что бомбардировщик поставил активную помеху. Экран перед майором мельтешил точками и линиями, а цель исчезла. Майор подбирал нужную частоту, генералы говорили о чём-то своём, и вот на экране снова возникла точка отдельно летящего бомбардировщика, по которому он промахнулся. Внезапно точка разделилась на две — одна осталась на прежнем месте, а другая, меньшая, начала путешествие в сторону майора Казеева. Это была самонаводящаяся ракета "Шрайк", охотница за зенитчиками.
А между тем майор увидел, что весь обслуживающий персонал, пятеро генералов и их спутники, покинули его и бросились к вырытому вдалеке окопчику.
Майор не мог двигаться, и надеяться ему было не на что. Он стал сбивать ракету с курса, включая и выключая локатор, уводя своего врага в сторону от направления излучения.
Всё, кроме азартного состязания, перестало существовать. Он обманул ракету, она отвернула от комплекса и попала точно в окоп с маленькими желтолицыми генералами. Когда над окопом взметнулось пламя, он понял, что прежняя его жизнь кончилась.
Его вернули на родину и уволили из армии по здоровью. Новая жизнь началась для майора. Он вернулся в свою квартиру, оказавшуюся вдруг не вне, а внутри Москвы. Майор вставал по привычке рано и начинал блуждание по улицам. Спал он спокойно, и во сне к нему приходили слова из его прошлой жизни. Слово "дивизион" и слово "станция". Слово "боезапас". Эти слова шуршали в его снах, как шуршат газетой тараканы на ночной кухне. Медленно проплывало совсем уже невообразимое "фантастрон на пентагриде". Майор Казеев любил эти сны, потому что пока его измученное лихорадкой тело лежало на влажной простыне, рука нащупывала на невидимой ручке управления кнопку захвата цели.
Кнопка называлась "кнюппель", и это слово тоже приходило к майору Казееву ночью.
Друзья помогли ему устроиться на завод. Завод был режимный, почтовый ящик, и располагался среди десятков таких же заводов и предприятий. И ещё завод был авиационным. Сперва майору Казееву было непривычно создавать то, что он привык уничтожать в воздухе, но выбирать не приходилось.
Впрочем, слово "оборона" было не хуже слова "армия". Он хорошо работал — руками и головой — и притёрся к новой жизни. Но всё же это было что-то не то. Одинокого, его любили посылать в командировки, теперь уже простые, хотя в его паспорте всё время лежала серая бумажка допуска.
Майор любил эти казённые путешествия поездом или военно-транспортным самолётом — обычно на юг, в жару лётно-испытательного полигона.
Однажды майор Казеев познакомился с вдовой погибшего лётчика и просто сказал ей "пойдём". Женщина легко оставила военный городок посреди степи и выжженное солнцем кладбище у лётного поля.
Новые товарищи майора работали хорошо, и многие были влюблены в свои самолёты. Майор был равнодушен к самолётам, но ракет он не любил тоже.
Дело было даже не в том, что, глядя на подвеску самолётов, он примеривал её смертоносный груз на себя или на других зенитчиков.
Просто охотники не влюбляются в патроны. Они любят ружья. А ракетчики не любят ракет. Майор Казеев любил не ракеты, а момент их подлета к цели, когда запущен радиовзрыватель, тот момент, когда через несколько секунд зелёная точка на экране начнёт уменьшать одну из своих координат — высоту.
И теперь он спокойно смотрел на самолёты и на те тонкие длинные тела, которые крепились у них под крыльями.
Его дело было — сбивать самолёты, а не строить.
А ракет он не любил.
Зато он любил работу на стенде, то, когда он спокойно глядел в окошечко шлейфового осциллографа и щёлкал тумблерами.
Надев маску с лупой на глаза, он сидел в канифольном дыму.
Точность вернулась в его руки — вернее, в кончики пальцев. И вернулись некоторые слова — не все. Но вернулся даже странный фантастрон.
Эта точность нашла вдруг странное применение. Друг попросил его сделать колечко, из старого полтинника. Для того, чтобы переплавить монетку и отлить колечко, понадобилось всего полтора часа.
Через месяц, другой приятель принёс серебряный стаканчик. На стаканчике ящерица гналась за паучком. Паучок не мог убежать от ящерицы — лапки его уничтожило время.
Майор Казеев оснастил паучка лапками, и теперь они с ящерицей совершали вечное перемещение по стенкам стаканчика.
Работа с серебром нравилась майору всё больше и больше. Хозяева брошей и колец откупались от него водкой, которую он приносил нам. Майор по-прежнему не пил. Если работы не было, он сидел и рисовал закорючки на листе бумаги. Они соединялись в кольцо или ожерелье, и это соединение должно было быть точным. Тонкие нити серебряной проволоки, как и линии вольт-амперных характеристик, были понятны майору Казееву.
Это был его язык, родной и простой, но не было в его работе опасности. Линии не состязались с майором в уме и проворстве.
Однажды друг привёз к нему женщину в шубе. Женщина положила на стол ожерелье. Экзотический сувенир, память о туристической поездке, серебряное ожерелье было сделано на Востоке. Маленькие Будды были его звеньями, они улыбались маленькими губами и сводили по-разному маленькие тонкие руки.
Но цепь разорвалась, и один из человечков отлучился навсегда.
Майор Казеев несколько часов смотрел на тридцать серебряных человечков. Он смотрел на них, не отрываясь.
Ночью майор снова искал рукой ручку с кнюпеллем, и перед его глазами стояли деревни с отрывистыми названиями, да разбитые, но улыбающиеся каменные Будды.
Жена печально клала ему ладонь на лоб, и тогда он успокаивался.
Следующим днём было воскресенье. Майора позвали к телефону.
Что-то изменило ему, и он, привыкший всё делать сам, попросил жену кинуть цепочку в чашку со слабым раствором соляной кислоты.
Майор хотел просветлить серебро и убрать грязь. Он ушёл, а его жена перепутала бутылки и погрузила ожерелье в царскую водку. Тридцать маленьких Будд всё так же улыбались, соединяясь с HCl и HNO3. Вернувшись, майор Казеев сразу понял, что произошло. Голова его заработала ясно и чётко, будто он увидел на экране радара американский бомбардировщик. Он сел за рабочий стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Занеся над ним автоматический карандаш, он несколько раз нажал на кнопку, будто бы захватывая цель, и начал рисовать.
В понедельник он пошёл на заводскую свалку. Там, со списанной электроники, он, почти не таясь, ободрал серебряные контакты и вернулся домой.
Через неделю приехала заказчица. Она не заметила подмены и долго не понимала, почему ювелир не хочет брать с неё денег. В этот момент майор Казеев понял, что он снова нашёл нечто важное — уверенность. Он сразу же
