всякую минуту ради того, что ты привела меня в столь чудесное местечко. А уж теперь-то я точно не буду скучать… — она обратилась к Рудольфу, — По поводу таланта, тут вы правы. Я знаю одну заносчивую, но так и несостоявшуюся актрису, все достоинства которой заключены в её выпирающем бюсте и в нечеловечески огромных глазах. А так-то, ножки и ручки тонкие, сама бледная. Но когда она разыгрывает из себя в общении с другими людьми ту, кто им самое родное на свете существо, забываешь обо всём, прощаешь ей её чудовищные выходки. От неё невозможно оторваться, когда она играет, веришь её душевности, которой нет и в помине…
— О ком твоя речь? — спросила Гелия. — Я такой актрисы не знаю.
— Я и говорю, она профессионально не состоялась как актриса. Зато вышла за старого богача. И правильно поступила, старик-то уж точно её не истреплет, не помнёт, а будет лишь пыль с неё шелковой тряпочкой смахивать. Ведь по виду-то она как хрупкая игрушка… Украшение для огромного и пустого дома, скорее, а не живая женщина, созданная для настоящей мужской страсти. Так что тут ей ни в чём не позавидуешь…
— Врёшь, ты ей как раз завидуешь! — сказала Гелия.
— Чему? В том великолепном дворце есть всё, кроме счастья! Она не состоялась ни как возлюбленная настоящего мужчины, ни как актриса…
— Что как раз и говорит о наличии у неё души, а счастье всегда отыщется, раз уж она хороша собой и талантлива, — произнесла Гелия, став сумрачной.
— Чем хороша? Да ты и не знаешь, о ком речь!
— Догадываюсь, — загадочно улыбнулась Гелия.
— Какой же талант, если не стала актрисой…
— Талант души! У актёров нет души!
— Как это? — растерялась девушка.
— Так. Они всего лишь живая механика, — Гелия брезгливо озирала ту, которую сама же и притащила сюда для развлечения собственному мужу. — Они пустые, иначе душа, будь она у них, противилась бы воплощению замысла автора. То они герои, то злодеи или пакостные интриганы, а то сама чистота, доброта и кротость. Какие же они на самом деле? А никакие, — Гелия озвучивала мнение Рудольфа об актёрах.
— Да ведь живое и душа — одно и то же понятие, — возразила девушка, нешуточно включаясь в дискуссию.
— Не будешь же ты утверждать, что и у паука есть душа? Если он бегает, охотится и убивает пойманную добычу?
— Какого ещё Паука? — влез Рудольф, настораживаясь.
— Того, кто и сидит в своей паутине, — ответила девушка за Гелию. — Вот тут однажды я ела фруктовый десерт, а туда попала зелёная и огромная муха. Она успела обожраться фруктов и сомлела прямо на тарелке. Я чуть не съела её вместо ягоды. Но заметила её шевелящиеся лапы. Вот мерзость!
— Фу! Какая же ты… — Гелия с отвращением отодвинула подальше собственный фруктовый десерт. — Надеюсь, тут проводят очистку помещения от насекомых.
— Зря и надеешься, — ответила девушка с видом знатока. — Тут лишь создают видимость чистоты и роскоши. Тут же работают те самые низкие люди, которых и презирают аристократы. И вполне может быть такое, что какой-нибудь обслуга плюнет в дорогое блюдо дорогому гостю перед тем, как его подать на стол.
— Прекрати! — потребовала Гелия. Рудольф невольно следил за живой мимикой и подвижностью жизнерадостной девушки. Она и у него вызывала неприязнь своей развязностью, но одновременную с чувственным тяготением к ней.
— А вот тут ты и не права, — сказал он девушке. — Аристократы давно уже приобрели себе одну диковинку, разработанную в тайных научных центрах. Её помещают там, где ты и не подозреваешь, а они могут отслеживать все действия своих прислужников. Та штучка же маленькая. Как пуговка.
— Да ну! — изумилась она и застыла, соображая о чём-то. — Это хорошо, что вы ввели меня в курс дела. Вы аристократ?
— Вроде того, — утвердила Гелия, — если тебе оно важно.
— Тебя как зовут? — спросил он, поскольку Гелия так и не представила свою подружку.
— Азира, — пролепетала она голоском, вдруг ставшим полудетским, и надула губы, как будто приглашала к ним прикоснуться, отведать их сладкий вкус. В самом тоне её голоса, в движении губ угадывался опыт специфической жизни, несмотря на её юность. Как брызгами от холодной воды его задело исходящей от неё пошлостью, и он поспешно стряхнул с себя вдруг возникшее очарование ею.
Она не почувствовала перемены его отношения, что говорило о ней как о грубом и неразвитом существе. Наоборот, она придвинулась ещё ближе. Он вдруг ухватил взглядом, что чуть выше запястья руки девушки блеснули прозрачные нежно-сиреневые камни браслета, когда рукав платья сполз до локтя. Рукава платья были длинные и не сразу открыли драгоценную безделушку. Он сразу узнал то, что создали его же собственные руки из грязной и непрозрачной глыбы, найденной в горах Паралеи. Он обхватил её запястье своей рукой полностью, — Отдай мне этот браслет!
— Как это? Подарить, что ли? — спросила она.
— Да.
— За что? За любовь? — она улыбалась ему будто из смутного образа ушедших лет, где её никогда и не было. Там была совсем другая…
— Он не актёр! — встряла Гелия, — он не может продавать себя.
— Я никогда и не приближала к себе актёров, — возразила Азира. — Они почти все бедные. А для меня мужчина только тот, у кого высокий статус.
— Каким же образом ты можешь проникнуть туда, где живут подобные мужчины? — спросил Рудольф.
— Нет и нужды куда-то мне проникать. Они сами проникают ко мне! Они буквально плывут своими мозгами от желания меня присвоить! — ответила она дерзко, но лишь подтверждая его подозрение, что перед ним развращённое существо.
— Куда же они проникают? — спросил он.
— Проникают туда, куда им и положено проникать, — ответила за Азиру Гелия, — где ворота всегда широко распахнуты, как и широкий рот этой талантливой уже актрисы. Для того, чтобы уловить в себя щедрые дары щедрых скотов.
— Ты всё же груба, — осадил Гелию Рудольф, не желая, что Азира обидится и уйдёт. Ему уже хотелось даже такого, ущербного, но развлечения.
— Ты думаешь, она умеет обижаться? — прошептала Гелия ему на ухо. — У неё же нет души.
— Не знаю, у кого там широкие и распахнутые ворота, лично я вся точёная и узкая… — она прикрыла глаза густыми ресницами и соединила губы, слегка вытянув их, придав им вид пухлого бутона. Непристойная пантомима, однако, возымела действие, и он приковался к ней взглядом. Почувствовав, что откровенный намёк достиг цели, она с вызовом обратилась к Гелии, — Но я накрепко заперта для всяких недостойных меня проходимцев! Поэтому меня не сможет забыть никто, кому я подарю возможность приближения к себе. Я женщина дорогая!
