на подножки, стукаясь головами о жёлтые флажки в руках проводников.
— Душно-то как… — сказал Баранов.
— Давайте пойдём в тамбур и откроем там дверь, ведущую на волю, — предложил поэт.
Так и сделали.
— А теперь будем рассматривать степь, свесив ноги! — приказал поэт.
Сам он достал книжечку и записал в неё такое стихотворение:
Вот и тронулась телега, увозя в смешное завтра
Оси, спицы и ободья словно солнцем золочены
Но нечёсаны, косматы лошадей хвосты и гривы
И лениво и неспешно их возница понукает
Словно тайну постигает своего перемещенья
— Завтра, завтра, не сегодня, — старый немец у дороги
Говорит мне на прощанье, когда я сажусь на сено…
Когда я сажусь в телегу, старый немец лишь кивает
Тоже в тайне понимая невозможность возвращенья.
Придорожное распятье, немец древний исчезают,
Когда я сажусь в телегу, уезжая без печали.
Через некоторое время в тамбур вошла проводница, возмутилась, но скоро остыла и начала курить, пуская дым над сидящим Барановым.
Поезд шёл медленно, и Баранов различал отдельные стебельки травы. Километровые столбы Баранов тоже различал, но они пугали его непонятностью цифр.
Незнакомый Баранову человек прикурил у проводницы и, сев за спиной Баранова, стал пускать дым Баранову в ухо.
Проводница ушла. Поезд совсем замедлил ход, и тогда человек произнёс:
— А знаете что? Здесь путь делает петлю, и если вы дадите мне рубль, я могу вон там купить арбуз и успею вернуться.
Баранов вытащил бумажку, и человек с папиросой спрятал её в карман пиджака. Потом он ловко спрыгнул с подножки и исчез из жизни Баранова навсегда.
К вечеру Володя и Баранов настрогали щепок и растопили кипятильник. Проводница высунулась из своего закутка и попросила оставить ей немного воды — помыть голову. За это Володя разжился у проводницы кренделем.
Стали пить чай. К компании подсел старичок, стриженая девица и какой-то человек в железнодорожной фуражке.
Поезд пронёсся мимо моста, на котором, в маленькой будочке, стоял совсем иной человек. На голове у человека была белая кепка, а на плече висела винтовка. Человек на мосту не думал о Баранове, Володе, Свистунове или о других пассажирах поезда, и не занимала его мысль, как уберечь их от вредительства, а думал он о том, как бы скорее выпить водочки. Мысль эта сгустилась вокруг белой кепки и была подхвачена воздушным потоком от локомотива. Она догнала вагон, проникла внутрь и равномерно распределилась между всеми участниками чаепития. Так у всех возникло желание выпить водочки.
Человек в железнодорожной фуражке исчез на время, и, вернувшись, принёс две бутылки водочки, одну бутылку достал Пивоваров, и ещё бутылка оказалась в портфеле у Баранова. Сорвав пробочку и разлив живительную влагу по железнодорожным стаканам, поэт спрятал бутылку под лавку. Володя заметил, что он очень боится, что к ночи водочки не хватит…
К столу внезапно подсел солдат в мохнатой шинели.
— Я боец Особенных войск, — сказал он. — Давайте я расскажу вам про это.
Постепенно в купе начал приходить неизвестный никому из присутствовавших народ. Пришли трое — хромой, косой и лысый. Лысый принёс гитару с бантом. Они сели с краю и тут же закурили.
— Вы читали у Горького, — спросил Свистунов. — Там, где он говорит, что гитара — инструмент парикмахеров?
Троица сразу же обиделась и ушла к соседям, оставив на полу три папиросы "Дели" с характерно прикушенными мундштуками. От соседей ещё долго доносилось рыдание гитары и нестройное трёхголосое пение: "Счастья не-е-ет у меня, ади-и-ин крест на гру-у-уди…"
— Я вам сыграю, — предложил Баранов. Он достал из портфеля чёрный футляр. В футляре лежала дудочка. Баранов приладил к дудочке несколько необходимых частей и вложил мундштук дудочки в рот.
Однако в этот самый момент живописец Пивоваров привел на огонёк двух женщин — проводницу Иру и Наталью Николаевну. Проводница Ира сразу же положила ногу на ногу, а Наталья Николаевна была рыжая. Обе были очень молоды и слушали Пивоварова, открыв рот, а Пивоваров между тем подливал себе водочки. Когда писатель Свистунов захотел рассказать план своего нового романа, Пивоваров строго сказал ему: "Ты — царь. Живи один".
И Свистунов пошёл в другой вагон. Там он поймал за пуговицу пиджака грузина, который сел не на свой поезд, и начал рассказывать ему печальную историю своей жизни.
— Я — Свистунов, — говорил он. — А они… Представляете, как они переделали мою фамилию?!
Грузин отбивался и мычал.
В это время Ира и Наталья Николаевна уже изрядно наклюкались. Иру Пивоваров увел блевать в тамбур, а Наталью Николаевну посадил на отдельный стульчик поэт и стал читать ей стихи, поминутно проверяя, на месте ли находятся колени Натальи Николаевны. Наталья Николаевна склонила голову ему на плечо и стала вспоминать своего покойного мужа, бывшего офицером Генерального штаба.
Разбудила всех Ирочка. От её громкого крика пассажиры проснулись и стали прощупывать свои бумажники сквозь ткань брюк.
На Ирочке не было лица, а через незастёгнутую форменную рубашку был виден белый лифчик.
— Он там висит… Там висит, язык вылез, синий весь… — кричала Ирочка.
Все пошли за Ирочкой к туалету. В мокром туалете, согнув ноги, висел писатель Свистунов.
— Н-да, — сказал Баранов, и все закивали.
Расталкивая присутствующих, к висящему Свистунову пролез боец Особенных войск. Перочинным ножиком он обрезал верёвку и посадил согнутого Свистунова на толчок.
— Странгуляционная борозда чёткая. Так. — боец Особенных войск поднял голову. — Теперь, граждане, каждый скажет мне свои установочные данные. Вы кто? — он ткнул пальцем в Баранова.
— Я — Баранов, — сказал Баранов.
— Хорошо. А вы? — он показал пальцем на Володю.
— Я — Розанов.
Когда всех записали, Свистунова положили в тамбуре.
Вернувшись на своё место, Баранов сказал поэту:
— Вот и нет человека.
— А вы знаете какую-нибудь молитву по усопшим? — спросил поэт у попутчиков.
— Я только читал про морскую молитву. Она кончается словами "Да будет тело предано морю", — вклинился на бегу в разговор проносившийся по проходу Пивоваров.
— Морская тут не подходит, — со знанием дела отметил Баранов.
Когда поезд снова встал в степи, они вынесли Свистунова на курган у полотна и выкопали там круглую яму.
— Приступим к обряду прощания, — сказал боец Особенных войск.
Ирочка заплакала.
Прибежал живописец Пивоваров и встал, выпятив живот.
Из соседнего вагона пришёл человек, как оказалось, знакомый Свистунова. Он произнёс речь. Какой-то проводник принёс палку с хитрым железнодорожным значком на конце. Её воткнули по ошибке в ногах покойника, и кинулись догонять поезд, набиравший скорость.
Лишь один грузин
