Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 267
Подъем в лагере звучал в 5 часов утра; заключенным выдавали по шарику вареного риса на целый день и вели на работы. Они были разделены на бригады по восемь человек: одному из них было разрешено заниматься сбором съедобных диких растений и корней на всю бригаду, в то время как остальные выполняли его дневную норму выработки, — это небольшое послабление позволяло заключенным не умереть от истощения. В лагерь возвращались в 18 часов вечера; все вечера были посвящены идеологическому воспитанию. Большинство вскоре были готовы сказать что угодно и согласиться с чем угодно, лишь бы оказаться на свободе. Ши вспоминал: «Если бы мне сказали, что, если я буду много плакать, меня выпустят на свободу, я стал бы лучшим плакальщиком в этом лагере. Я видел, как у одного заключенного поседели волосы, а ему было всего 22 года».
Среди тех, кто был отправлен в лагеря перевоспитания, оказалось немало пожилых горожан, неприспособленных к жизни с минимальными санитарными условиями, хронической малярией и изнурительным физическим трудом. Никто не знает, сколько точно заключенных умерло в лагерях, но, по самым консервативным оценкам, при уровне смертности в 5 % их число составляло не меньше 10 000 человек. После освобождения они были по-прежнему лишены гражданских прав: большинство ссылали в так называемые новые экономические зоны — районы посреди диких джунглей, где они должны были создавать коммуны и выживать в условиях, чуть менее суровых, чем в лагерях. Некоторые сумели получить выездные визы в обмен на отказ от всего своего имущества. Нгуен Тхи Минь-Ха, сестра лейтенанта Ши, после того как ее муж умер в лагере в 1980 г., увезла с собой из страны только урну с его пеплом, который развеяла над морем с британского берега[1486].
Что касается самого Ши, то он был выпущен из лагеря в 1978 г. и получил разрешение ненадолго заехать в Сайгон, прежде чем отправиться в ссылку в «новую экономическую зону». В следующем году, благодаря помощи своих друзей из-за границы, а также из-за того, что он передал властям их старый семейный дом, Ши получил разрешение покинуть Вьетнам с $20 в кармане. Он тайно женился на Ким Тхань, которую знал со школьной скамьи, к тому времени работавшей учительницей, но ей только в 1984 г. разрешили выехать к мужу в Британию. Сотни тысяч вьетнамцев, которые не могли получить выездные визы, стали «людьми на лодках», обрекая себя на невероятные тяготы и опасности морского путешествия на утлых суденышках, чтобы бежать из страны, превратившейся в национальную тюрьму.
Некоторые представители верхних слоев южновьетнамского общества поначалу приветствовали окончание многолетней войны, даже если ее исход был противоположен тому, на который они надеялись. Среди них была жена отставного полковника Ли Ван Куанга, трое сыновей которой также были офицерами ВСРВ, а еще один погиб в операции «Ламшон 719». Ее брат Тхиен Ле был генералом ВНА, и она наивно верила в то, что эта родственная связь защитит ее семью от репрессий[1487]. Вместо этого три ее сына — племянники Тхиен Ле — по нескольку лет провели в лагерях перевоспитания.
К большому удивлению семьи, коммунисты не тронули самого отставного полковника. Лишь некоторое время спустя эта странность получила свое объяснение: на протяжении 20 лет службы в воздушно-десантных войсках у полковника Куанга был личный адъютант по имени Тхонг. Между ними сложились тесные отношения: адъютант почти стал членом его семьи, а дети Куанга называли его «дядя Тхонг». По рекомендации Куанга он был произведен в офицеры и дослужился до звания капитана. Год спустя после падения Сайгона Тхонг появился у них дома в форме офицера ВНА и признался, что больше десяти лет работал информатором на коммунистов. Он заверил их, что новые власти не причинят вреда их семье, поскольку он охарактеризовал своего бывшего командира как порядочного и честного человека. Вместо выражения благодарности пожилой полковник побледнел от ярости и швырнул в него стул с криком: «Убирайся из моего дома, двуличный ублюдок!» Как позже заметил его сын: «Для моего отца существовало только черное и белое»[1488].
Нгуен Конг Хоан, южновьетнамский антивоенный активист, который после 1975 г. два срока был депутатом Национальной ассамблеи, после чего бежал из страны как «человек на лодке», шесть лет спустя сказал: «Я очень сожалею, что не понял раньше, что такое коммунисты. Они всегда говорят высокие слова, чтобы апеллировать к лучшему, что есть в человеке. А потом попросту используют людей — и это приводит к трагическому концу. Я тоже верил им. И ошибался»[1489]. Хай Тхуан, ветеран Вьетминя, всю войну жил на Севере и вернулся в Сайгон как сотрудник нового министерства юстиции. Он узнал, что его сын, бывший офицер ВСРВ, отправлен в лагерь перевоспитания; Тхуан был глубоко подавлен, когда его эмоциональный протест был отклонен Политбюро. В одно прекрасное утро Тхуан бросился с крыши высотного здания на улице Ле Лой, оставив два предсмертных письма. Одно было адресовано руководству компартии, в котором ветеран осуждал его за лживость и бесчеловечность, во втором он просил прощения у жены и сына.
Чыонг Ньы Танг, министр юстиции ВРП, несмотря на свои заслуги, не мог получить никакой информации о двух своих братьях, находящихся в лагере в Лонгтхане. В конце концов он добился разрешения на посещение лагеря, но не на личную встречу с ними. Он увидел их лишь мельком: «До сих пор меня преследуют их лица: бледные, истощенные, испуганные, с остекленевшим взглядом. Не представляю, что они подумали, когда увидели меня на заднем сиденье правительственной машины»[1490]. Ему удалось добиться освобождения одного из братьев, но другой, бывший депутат Национальной ассамблеи при прежнем режиме, был переведен в лагерь на Севере, где провел десять лет.
По словам Танга, он присоединился к движению сопротивления, «считая Хо Ши Мина, Фам Ван Донга и других вьетнамских коммунистов патриотами, которые ставят национальные интересы выше своих личных и идеологических целей. Из любви к моей стране, ради мечты о ее свободе я пожертвовал семьей, пожертвовал всем. Я не слушал, когда отец предупреждал меня: „Коммунисты попросту воспользуются тобой и не дадут тебе и малой части того, что ты имеешь сейчас. Еще хуже — они предадут тебя и будут преследовать всю жизнь“». Его отец оказался прав. «Политика Политбюро, — с горечью писал Танг, — была порочной и в высшей степени разрушительной для страны».
Офицер Специальной службы полиции Фан Тан Нгыу избежал смертной казни — участи, постигшей многих его коллег, но провел в заключении 17 лет. Его жена провела в лагере перевоспитания пять лет, после чего с четвертой попытки вместе с детьми сумела бежать из страны на лодке и в конечном итоге добраться до Америки. Семья воссоединились только в 1996 г., когда Нгыу получил разрешение на выезд. К тому времени его сыновья, о которых он ничего не знал 20 лет, уже были студентами медицинского факультета Университета Джонса Хопкинса — впоследствии оба стали успешными хирургами[1491].
Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 267
