Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 306
— На озеро дальше. Пошли на озеро. Если ты не против.
— Конечно, не против.
— Ты мне в тот раз собиралась сказать, как ты решила его назвать, — проговорил Мартин.
— Да, собиралась, — ответила она. Наступила пауза. «Ну, давай, Георгина, выкладывай», — приказала она себе и твердо посмотрела в глаза Мартину. — Его зовут Джордж.
— А-а, — протянул он, а потом спросил с каким-то неясным выражением: — В честь тебя?
— Ну… отчасти. Хорошее имя. А потом… — Тут мужество окончательно покинуло ее. — Я не знаю… Вам нравится?
Мартин Данбар остановился. Он повернулся лицом к Георгине, выражение у него было одновременно и невероятно грустное, и какое-то странно довольное.
— Мне очень нравится. Очень и очень нравится.
Наступило долгое-предолгое молчание. Георгина стояла и смотрела на него, сердце ее стучало изо всех сил. Наконец Мартин произнес спокойным, равнодушным голосом, так, будто бы высказывался о погоде:
— Никто об этом не знает, но твоя мама обычно звала меня Джорджи.
— Да, — кивнула Георгина. — Я знаю, я так и вычислила. Вот поэтому-то я его так и назвала. Если уж говорить честно.
Мартин ничего не ответил, только посмотрел на нее пристально, испытующе, потом вдруг улыбнулся широкой, радостной, бесшабашной улыбкой и мягко обнял Георгину одной рукой за плечи.
— Горжусь тобой, очень горжусь, — только и сказал он.
Они гуляли тогда почти целый час и непрерывно говорили, говорили. Общаться им было очень легко. Мартин не задавал ей идиотских вопросов типа того, как давно она уже все знает или как она догадалась; а Георгина не спрашивала его о том, как это все когда-то произошло. Мартин просто рассказывал ей о Вирджинии, говорил о том, как сильно он ее любил, каким она была незаурядным человеком, добрым другом; сказал, что, разумеется, Александр и Катриона никогда не знали и даже не подозревали о его с Вирджинией близости, и лучше всего будет, если они так никогда ничего и не узнают. Он говорил о том, какую радость ему доставляло наблюдать, как Георгина росла, и что она всегда была его любимицей.
А она говорила ему о том, как ей приятно, что он здесь, рядом с ней, особенно теперь, когда у нее появился Джордж; как она рада, что вернулась домой, в Хартест. Она надеется, сказала Георгина, что отныне они будут чаще и больше видеться друг с другом: очень ведь глупо, добавила она, жить с кем-то рядом и не встречаться по целым неделям подряд. Она спросила Мартина, не станет ли Катриона возражать, если она будет иногда приходить к ним с ребенком, и он ответил, что, напротив, Катриона будет только рада этому. Она очень переживала из-за того, что у нее никогда не было детей, и Мартин относился к ней весьма сочувственно; правда, сама-то она всю жизнь считала, что вина за это лежит на Мартине. Никаких проверок и анализов, признался он со смущенной улыбкой, они никогда не делали — сама эта процедура представлялась им ужасной; просто решили смириться с положением дел и так и жили.
— Я тоже очень рад, что ты вернулась в Хартест, — сказал Мартин Георгине, — нам это всем очень приятно. Я так боялся, что уже никогда не увижу тебя.
На протяжении нескольких последующих недель они сблизились еще больше. Часто гуляли вместе; иногда сидели и беседовали друг с другом в доме — когда, например, Мартину приходилось дожидаться, пока Александр его примет, или же когда сам Александр бывал в отъезде; несколько раз она заходила к Мартину и Катрионе домой, принося с собой Джорджа. А раз или два даже набиралась мужества и встречалась с Мартином в Мальборо, они шли в паб и там обедали. «Для меня огромная честь и удовольствие, что я могу хоть чем-нибудь тебя побаловать», — говорил ей в таких случаях Мартин. Он безоговорочно принял и считал совершенно правильными и ее решение сохранить ребенка, и нежелание говорить об этом Кендрику. «Если уж отношения не сложились, то гораздо лучше оставаться абсолютно самостоятельной».
Поначалу ее несколько озадачило, как подобная философия уживалась с его собственным браком; но потом Георгина пришла к заключению, что, вопреки всему, отношения между Мартином и Катрионой действительно сложились и их брак был по-своему вполне счастливым.
Георгина обнаружила, что Мартину нравились, его интересовали во многом те же самые вещи, что и ее, — музыка, живопись, красивые дома.
— Не обращай внимания на то, что наш дом внешне столь безобразен. Когда мы сюда только переехали, мне поначалу было очень трудно примириться с этим; но Катрионе дом понравился, и я со временем тоже привык к его внешнему виду.
Мартин рассказывал ей о Вирджинии; рассказывал то, о чем Георгина раньше не знала, и слушать его было ей приятно: о том, с какой страстью она их всех любила, как всегда сохраняла лояльность Александру («Она никогда не допускала сама и не желала выслушивать от других ни одного, буквально ни одного критического слова в его адрес»), какой она была смелой и мужественной. Когда Георгина возразила, что Вирджиния постоянно отсутствовала, бросала их одних, Мартин встал на ее защиту: работа, заявил он, была для Вирджинии очень важна, у нее был огромный талант, и этот талант придавал ей силы, помогал постоянно бороться с алкоголизмом, с ощущением себя как неудачницы в жизни, помогал преодолевать чувства, возникавшие у нее из-за того, что ее отец был всегда недоволен ею.
Мартин рассказывал ей трогательные истории, иллюстрировавшие мамино обаяние и обходительность, ее способность делать небольшие, но исполненные чуткости и внимания жесты («Катриона однажды призналась ей, что очень любит шотландские танцы, и с тех пор каждый год в день ее рождения твоя мама устраивала небольшую вечеринку, и после ужина мы все танцевали, ты обычно бывала в это время в школе»), много говорил о ее красоте («Люди останавливались и смотрели на нее, Георгина, люди, которые ее даже не знали, такая она была красавица»).
Георгина никогда не спрашивала Мартина о том, когда и как у них все началось; она не рассказала ему о Чарльзе Сейнт-Маллине и Томми и ни разу ни в какой форме не говорила с ним о Шарлотте и Максе. Отчасти потому, что ей мешали сделать это ее застенчивость и щепетильность, отчасти же потому, что ни она, ни Мартин не видели необходимости нарушать те незримые, но очень прочные рамки, которые сами же установили в своих взаимоотношениях. Находясь в их пределах, Георгина чувствовала себя в безопасности, уверенной и счастливой; эти рамки позволяли ей узнавать все то, что ее интересовало, в то же время не нанося никакого ущерба Александру. Она сознавала, что с ее стороны несколько странно ограничиваться подобными рамками там, где большинство людей на ее месте были бы одержимы чувством любопытства; но она была благодарна судьбе за эту свою способность. За пределами этих рамок лежала опасность, и Георгина не испытывала никакого желания навлекать какими-либо своими действиями эту опасность на себя.
Но лучше всего, пожалуй, было то, что Александр совершенно не догадывался ни о том, что она нашла своего второго отца, разрешила для себя загадку своего появления на свет, ни о том, насколько счастливой сделало ее это открытие.
Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 306
