Над головой Клео зажигается лампочка. Я прямо вижу, как это происходит, и не успеваю среагировать достаточно быстро, чтобы предотвратить то, что, я знаю, последует.
– Ты еврей? – спрашивает она. – Симона тоже. Ну, в смысле, она только что узнала, что она еврейка.
В этот момент я должна чувствовать себя так, будто Клео меня предала.
С чего начать? Во – первых, это слишком оче – видная попытка привлечь внимание Зака. Также это открывает дверь к той части меня, которая является очень закрытой и личной. И еще, воз – можно, это даже оскорбительно. Но он не выглядит смущенным или обиженным и не задает мне кучу вопросов, на которые мне не хочется отвечать. Вместо этого он просто протягивает свою руку, чтобы пожать мою.
– Мазаль тов, – говорит он. – Добро пожаловать в наше племя.
Я улыбаюсь ему:
– Спасибо. Рада быть здесь.
И кстати, у него очень мягкая кожа.
Зак бесплатно доливает нам кофе, и мы болтаем еще примерно полчаса, и за это время Клео удается узнать, что он не идет на Снежный бал, потому что не особо любит школьные танцы. Когда Клео спрашивает, почему он не идет туда с Эми Флэнниган, Зак вздыхает, закатывает глаза, словно до смерти устал отвечать на этот вопрос, и говорит, что они просто друзья. А потом добавляет, что у Эми есть бойфренд, первокурсник Калифорнийского университета в Беркли.
Итак, у Эми есть парень. Е е парень не З ак Мейерс. И это решение загадки о Заке и Эми. В своих разнообразных уравнениях с З и Э, я никогда не учитывала переменную ББ, бойфренд в Беркли. Клео была права. Она профессионал. Она вытянула из Зака кусочек информации, оправдывающий стоимость нашего кофе и даже ее собственную бестактность в отношении моих новообретенных еврейских корней. Я выбираю свой десерт, чернично-абрикосовый крамбл, подслащенный – вы уже догадались – медом и фруктовым соком, и везу домой своей заслужившей его семье.
Полдень пятницы. Мама написала для меня записку, освобождающую меня от седьмого урока, потому что она хочет, чтобы я добралась до дома Ривки прежде, чем стемнеет. Машина загружена гораздо большим количеством еды для перекуса, чем кто-либо может съесть за два часа, необходимых, чтобы добраться туда. Учитывая все эти закуски, мама уделила удивительно мало внимания напиткам, всего лишь полбутылки воды, и, когда я указываю ей на это, она отвечает, что волнуется, что, если выпью слишком много воды, мне захочется в туалет, а она не хочет, чтобы я останавливалась где-нибудь между домом и Уэллфлитом. Я также обещаю не разговаривать по мобильному и не включать музыку слишком громко. Я обещаю ехать по крайней правой полосе. Она на самом деле выглядит взволнованной, и я размышляю о том, что, возможно, дело не только в том, что я еду одна, поэтому стараюсь не злиться на нее слишком сильно. Ни папы, ни Джейка нет поблизости, чтобы проводить меня, и, кажется, это беспокоит маму, но я напоминаю ей, что вернусь уже завтра, а не переезжаю навсегда, а потом вижу, как ее глаза наполняются слезами. Я крепко обнимаю ее, сажусь в машину и включаю зажигание, затем опускаю стекло и говорю:
– Я люблю тебя, мам. – И это не то, что я говорю постоянно по привычке. А затем даю задний ход и выезжаю с нашей подъездной дорожки.
Еще один положительный момент в раннем возвращении из школы, помимо непосещения физики, – это почти полное отсутствие машин на дороге. Может, дело в том, что сейчас только половина четвертого, а может, и в том, что никто не едет на Кейп-Код в декабре. Попав на шоссе 93, я сразу нарушаю оба маминых правила. Я обгоняю старый «бьюик», из-за чего мне приходится выехать на левую полосу. И включаю альбом «The Eminem Show» на такую громкость, что лобовое стекло дребезжит от басов. Но потом, когда через несколько минут звонит мой мобильный и я вижу, что это Джеймс, я не отвечаю. Так что одно из трех за мной.
Бостон исчезает в моем зеркале заднего вида.
Я проезжаю мимо большой открытой забетонированной парковки, где каждый апрель Цирк Большого Яблока устанавливает свой желто-синий шатер. Мимо библиотеки им. Джона Ф. Кеннеди, где во время выездной экскурсии в третьем классе у меня проступили первые предательские красные бугорки ветряной оспы. И где-то там я, вероятно, проезжаю мимо общины, где выросла Ривка и где все еще живут остальные Левины.
Сейчас я на Третьей автотрассе, направлюсь на юг. Здесь ровная местность. Обнаженные скелеты деревьев сменились на большие кустистые сосны. Я лишь слегка приоткрываю окно и более чем уверена, что чувствую запах морской соли. Опускается туман, и я знаю, что Массачусетс остался позади. До моста Сагамор всего несколько миль. Этот мост перенесет меня от квадратного массива штата на загнутый коготь Кейп-Кода. Он перенесет меня от меня, от моей жизни, моего прошлого, всего, что я знаю, и всего, что мне знакомо, на выступающий край континента, куда еще не ступала моя нога и где все представляет собой загадку.
Я думаю о своем доме. Хотя Снежный бал начнется только через три часа, Клео наверняка уже начала собираться. Она примеряла свое платье для меня на прошлой неделе, и я сказала ей то, что ей нужно было услышать и что по совпадению было чистейшей правдой: она выглядела в нем восхитительно. Джейк отказался надевать галстук. Полагаю, это просто намек на тот факт, что он предпочитает вообще ничего не надевать выше талии. Но у него красивый черный костюм, и папа купил ему белую классическую рубашку с запонками, так что я уверена, Сэм просто умрет от восторга, когда подойдет к двери, чтобы забрать его, что ей определенно придется сделать, потому что Джейк еще только девятиклассник. Я опускаю глаза вниз (всего лишь на мгновение – я не отрываю глаз от дороги, клянусь), чтобы взглянуть на свои порванные джинсы, потрепанные кроссовки «Адидас» и серую толстовку на молнии, и вынуждена признать, что я совсем не создана для Снежного бала. А вот и мост. Он поднимается из тумана, показывается мне, и я взмываю прямо над ним.
Часть тринадцатая
Дом Ривки розовый. В смысле, не такой розовый, как Дом Мечты Барби, а выцветший бледно-розовый. У него серая отделка, на крыльце есть фонарь, а из окон струится теплый желтый свет. Подъездная дорожка из мелких камней скрипит под колесами моей машины. Прежде чем я успеваю выключить зажигание, дверь открывается и появляется Ривка в наброшенном на плечи свитере. Она улыбается и машет, я делаю то же самое, а потом жестом показываю, чтобы она оставалась там, где стоит, я могу донести свои сумки сама. Туман рассеялся, наступили сумерки, и небо стало того же цвета, что и дом, лишь несколько низких прозрачных облаков растянулись прямо над горизонтом.
Ее дом находится через дорогу от океана. Это тихая дорога, вдоль которой растут деревья, и я не увидела ни одной другой машины, после того как свернула на нее. Поднимаясь по ступенькам крыльца, я оборачиваюсь и вижу последние лучи, отражающиеся от воды.
– Позвони своей маме, – говорит она.
– Сколько раз она уже звонила?
– Ты на самом деле хочешь знать?
– Не особо, но все равно скажи.
