Кивает.
— Правда.
Его грустный взгляд переворачивает мне душу. Нет, нужно срочно свести его с кем-то или помирить с бывшей женой.
— Как выходные? Повеселился?
Камышев кашляет.
— Спал.
— Не ври-и-и. Наверное, познакомился с кем-нибудь?
— Нет. Это не для меня. Я устал.
Одновременно поворачиваемся и смотрим в окно, обратив внимание на прохожую. Перед нами по залитой лучами мостовой медленно проплывает полураздетая красотка. Юбка еле прикрывает то, что предназначена прикрывать. Каблуки высотой с Эйфелеву башню, очки на пол-лица.
— Хороша, — смеюсь я.
Камышев закрывает лицо руками.
— Что ж вы, женщины, с собой делаете! Едва жарко стало, все повылезли. — Он наваливается на спинку стула и смотрит на меня. — Иду сейчас, значит, читаю найденную на развале «Корабли и сражения» и «Сепультуру» так себе православно слушаю. На остановке трамвайной встал, закурил папиросину, башкой своей глупой деревенской мотаю, десять лет в городе, все никак к бабам городским не привыкну. И вижу… Истинный крест, глаз лег, аки на птицу-павлина заморскую. Ибо какая-то цветная разлетайка с платок носовой у нее титьки прикрывала, да вся в стразах.
— Не могу, — сползаю со стула, смеясь. От его историй у меня всегда слезы из глаз. — Перестань…
— Стоит павой, загорелая. Правда, весит килограмм на двадцать больше, чем надо. Но модная. Из бриджев полужопья торчат, пузо вперед яичком. Ногти бирюзовые на ногах, палец с колечком, а ногти прямо асфальт шкрябают. И тут смотрю… Божечки! Там, где одна складка на другую заходит на животе, понимаешь, торчит из них цепочка и спускается вниз. Вот, думаю, до чего бес человека доводит.
— Ну тебя! Все! — Вытираю слезы от смеха. Вспоминаю, сколько раз он мне самой делал замечания по поводу одежды. — Как мне теперь людей обслуживать?
— А ты чего такая помятая сегодня? — Вдруг спрашивает Павел.
— Ох, — мое лицо моментально становится ярко-малиновым. — Мы это, с моим Пашкой… В общем… — Заламываю руки. — Вместе теперь.
— Поздравляю! Ну, наконец-то! — Камышев протягивает свою огромную ладонь и жмет мне руку. — Давно тебе пора было успокоиться.
— Думаешь?
— Да. — Он поглаживает большим пальцем свою ухоженную бороду с едва заметными сединками. — Женщина — тоже книга. Смотрят многие, приобретает один.
— Ага. Или как в библиотеке. — Смеюсь я. — Такая яркая и интересная, что пошла по рукам!
— Нет. — Павел смеется. — Очень рад за тебя. Правда. Он — как раз то, что тебе нужно. Чтобы мозги на место встали.
— Спаси-и-ибо! — Почти ложусь на стол, сжимая его руки.
— Кстати. — Он хмурится. — Ты прочитала?
Выпрямляюсь. Очень важный момент. Неделю назад он давал мне черновик своей новой книги.
— Да. — Говорю тихо. — Потрясающе… как обычно. Но есть Но.
— Крис?
— Ага. Она. — Смущаюсь я, критик из меня так себе. — Ну… не может быть женщина просто сукой. Адской сукой, которая мочит всех из одной только жажды убивать. Думаю, ты должен дать ей историю. Должна быть драма, из-за которой ее жизнь перевернулась. Что-то же должно было превратить ее в зверя? Иначе, не верю… — Мои плечи виновато опускаются. — Знаю, что ты вряд ли станешь менять, но все же…
— Тащи завтрак, — машет на меня рукой, прогоняя, словно назойливую муху.
Улыбаюсь, встаю и иду на кухню. У нас с ним так всегда. Я не могу не сказать, а он не обижается, но долго переваривает и ворчит. Не знаю, как бы я жила, если бы на меня постоянно сыпалось столько критики, как на него. Книга ведь не пятитысячная купюра, чтобы всем нравиться. А мнение, — оно, как известно, как и дырка в заднице, — у каждого свое.
Паша
Быстро переодеваюсь, целую растерянную маму в щеку, хватаю толстовку, ключи и выбегаю из квартиры. Спускаюсь быстро: адреналин еще кипит в крови, даря чувство полета. Перепрыгиваю сразу через три ступеньки, преодолевая последние лестничные пролеты в считанные секунды.
Прыгаю в машину, завожу мотор, трясу головой — волосы после душа еще сырые, но сохнут значительно быстрее, чем прежде. Они теперь короткие. С новой стрижкой жить стало определенно удобнее. Да. И никаких запар с расческой по утрам.
На светофоре шарю по карманам, достаю и пересчитываю деньги. Ну, просто зашибись. Две пятисотенных и одна жалкая мятая сотка. Хорошо хоть они есть. Починил на днях соседу катализатор, тот был забит всякой фигней. Пробил сетку ломом, почистил, поставил обратно и отправил его потом к электрику исправить ошибку. Сэкономил мужику целую кучу денег, потратил три часа, а взял за работу всего полторы тысячи. И то вперед.
Не пустил бы меня дядя Артем в свой автосервис, не заработал бы и этого. Ну как Артем, вообще, его зовут Аракел, но у местных армян почему-то принято брать себе русские имена. В их окружении полной Василиев, Степанов и даже один Потап водится, который на самом деле Пахратур. Веселые ребята, душевные — что есть, то есть.
Убираю деньги обратно, нервно давлю на газ. Да уж, с такими деньгами в кармане не разгуляешься. Не то, что угостить девушку ужином в приличном месте, тут даже не на всякое завшивелое кафе хватит. Придется импровизировать. Наугощались мы с ней уже вчера. Притом знатно.
От мыслей о предстоящем разговоре с Димоном неприятно сосет под ложечкой. Лучше сразу признаться во всем, все равно найдется тот, кто выложит ему все на блюдечке. А так, я сознаюсь, что сам разбил посуду и выпил шампанское — глядишь, не убьет. Все лучше, чем Ане отдуваться одной за ту пирамиду из фужеров, которую она бабахнула. Хотя девчонка, конечно, просто поразила меня.
Всегда казалось, что ее делано-отвязное поведение продиктовано желанием казаться веселой и быть в центре внимания. По сравнению с той же Лесей, которую я оценил как «пойдет-на-раз-но-не-мое», Солнцева всегда казалась мне потенциально способной на серьезные отношения. Иначе, зачем мне все это? Телку на одну ночь можно найти в любой момент, вообще без проблем, а так, чтобы захватывало дух, чтобы реально тянуло к человеку — такого у меня еще не бывало ни с кем, кроме нее.
Хотя о чем ты, парень? Перед тобой шанс, за который можно, нет, просто необходимо уцепиться, если ты адекватный, здравомыслящий человек. Это же цель, к которой ты даже боялся идти. Потому что таким ребятам, как ты, никогда не предлагают таких щедрых возможностей. Разве что в сказке.
Пусть это всего лишь одно выступление. Пусть не знаю, найдется ли для меня в группе место после фестиваля. Но разве могу я отказаться от хоть и туманной, но перспективы? Могу?
Волна стыда вдруг появляется из ниоткуда и накрывает меня с ушами. Аня! Аня…
Она останется здесь одна. Между нами неизвестно что, но это что-то мне почему-то необычайно дорого. И совершенно не хочется теперь выбирать между ней и призрачной возможностью быть музыкантом. Можно отказаться от предложения. Можно всю жизнь крутить гайки в сервисе, пока пальцы не станут похожими на сосиски и не будут перекрывать своей толщиной все шесть струн. Можно даже до старости делать вид, что ты не просрал однажды такой подарок судьбы.
