Только все это было на поверхности.
А чуть глубже таилось совсем другое, и хотя Полина списывала все на расстроенные нервы и расшатанную психику, ей не очень верилось, что дело лишь в этом.
Правда состояла в том, что Полина боялась оставаться наедине с Аликом. Без этого было не обойтись, и она всеми силами старалась преодолеть страх: включала музыку, радио, телевизор, громко и с деланой оживленностью говорила – неважно что.
Тишина была хуже всего – в ней чудилась угроза. В этой тиши, которая немедленно сгущалась и начинала давить на нервы, могло случиться всякое.
«Я отвожу взгляд или поворачиваюсь к нему спиной – и кожей чувствую, что он меняется, становится кем-то иным! Стоит резко оглянуться, как я увижу такое, чего рассудок мой не выдержит. Господи, откуда такая чушь, я же здравомыслящий человек?!»
Любимый дом, в котором Полина знала каждый уголок, превратился в лабиринт страха.
Когда она была маленькой, ходила с родителями и Светой в чешский Луна-парк, где был такой лабиринт. Едешь в кособокой тележке вглубь, а сверху и с разных сторон на тебя жадно набрасываются монстры. Ты визжишь от ужаса и в какой-то момент настолько проникаешься этим хмельным и острым чувством, что забываешь: вокруг тебя – всего лишь дешевый аттракцион. Начинает казаться, что скользящая по рельсам тележка вот-вот остановится и все чудища выйдут из мрака и накинутся на тебя. Ты уже не помнишь, что окружающая жуть – всего лишь грубо намалеванные декорации, а монстры – заводные куклы и за тонкими фанерными стенами ждут родители. Ужасы становятся настоящими, и твой страх – тоже!
Полина давно выросла, но сейчас ей казалось, будто она снова едет в хлипкой тележке в глубь лабиринта и за каждым поворотом ее поджидает кошмарный призрак. В любую минуту могло случиться что-то нехорошее, страх сочился из стен и заползал в душу.
Глупо страшиться одиннадцатилетнего ребенка, но она ничего не могла с собой поделать. Полине казалось, что она часто ловит на себе изучающий, недобрый взгляд Алика. А если смотрела в ответ, он улыбался механической, неестественно широкой улыбкой.
Боковым зрением Полина порой замечала, что Алик движется странно, ненормально – зачем-то пригибается к земле, горбит спину, вытягивая вперед шею, производит какие-то манипуляции руками, трясет головой. Однако стоило ей резко обернуться, как оказывалось, что он стоит или сидит в самой обычной позе. Или же – это вообще находилось за гранью понимания! – находится вовсе не там, где она ожидала его увидеть: ближе, дальше, в другой стороне. Как такое могло быть, она не понимала. Дело в обмане зрения или он умеет перемещаться с противоестественной скоростью?
В довершение всего Полине стало казаться, что Алик следит за ней, постоянно стоит за ее спиной. Непрестанно думалось, что он может вдруг очутиться рядом, появиться возле нее, как черт из табакерки.
Вместе с тем она сознавала: дело не в мальчике, а в ней самой. Что-то повредилось в ее голове – видимо, она и впрямь нездорова.
Совершенно измучившись, Полина сказала себе, что, если так будет продолжаться и дальше, придется рассказать о своих страхах Олегу Павловичу. Возможно, потребуются сеансы у психотерапевта или еще какие-то процедуры в стационаре: увеличивать дозы лекарств уже просто некуда.
Глава 3
Родительское собрание закончилось почти в восемь вечера. Это уже сделалось привычным: обсуждать то, как сильно упала успеваемость, выслушивать слова учителей, что уроки в классе стало вести совершенно невозможно, поскольку дисциплина отвратительная.
– Дети неуправляемые! – снова и снова повторяла Дарина Дмитриевна, а вслед за нею и директор, которая специально пришла на собрание пятого «Б» поговорить с родителями.
Четверо учеников перешли в другие школы. Прямо посреди учебного года, неслыханное дело, удар по репутации, сетовала директриса.
Говорили долго, сердито, страстно. Ходили по кругу, потому что решения никакого найти не удавалось. Полина устала слушать. Быстрее бы закончился этот цирк, думалось ей.
Наконец, родители стали расходиться, но Полина не спешила. Ей нужно было поговорить с Дариной Дмитриевной. Когда класс опустел, она подошла к учительскому столу.
– К Алику нет никаких претензий, – торопливо проговорила Дарина Дмитриевна, отводя глаза в сторону.
– Знаю, – кивнула Полина. – Но вы просили зайти к вам, поговорить. У вас, кажется, есть предположение, почему у Алика не складываются отношения с ребятами. Ничего ведь не изменилось? Он все так же ни с кем не дружит?
– Не изменилось. – Дарина Дмитриевна поправила безупречную стопку тетрадей на столе. – Вы правы, у меня действительно есть предположение, почему это происходит.
Полина терпеливо ждала, что скажет учительница. А той, видимо, никак не удавалось подыскать нужные слова.
– Я считаю, корни всего, что происходит с детьми, кроются в семье, в отношениях с родителями. Ребенок не может быть востребован, успешен, принят в коллективе, если его не любят, не понимают дома.
– Подождите, вы считаете, что мы плохо относимся к Алику?
– Да. То есть не совсем… Конечно, вы не морите его голодом, одеваете, кормите. Но ведь этого недостаточно! Я знаю, вам пришлось пережить трагедию…
– Пожалуйста, не нужно об этом. Давайте говорить об Алике, – резко прервала Полина.
– Конечно. – Дарина Дмитриевна слегка покраснела. – Извините. Просто все взаимосвязано, и я имела в виду, что после случившегося вам, возможно, стало не до Алика. Ваше отношение к нему ухудшилось, тем более вы и раньше… не могли принять его. Может быть, даже жалели, что усыновили, а теперь он и вовсе неприятен вам тем, что он есть, а вашей дочери нет. Но ведь мальчик ни в чем не виноват! Разве вы не понимаете, как это жестоко – постоянно отталкивать его?
Дарина Дмитриевна выпалила последнюю фразу и умолкла, во все глаза глядя на Полину.
– Вы полагаете, что мы с мужем плохо обращаемся с Аликом? Вы это пытаетесь мне сказать? – Полина сняла очки, повертела их в руках и снова надела.
– Не ваш муж. Только вы, – ответила Дарина Дмитриевна. – И я не «полагаю», а точно знаю. Алик мне говорил. У нас с мальчиком сложились доверительные отношения.
– Что еще он вам рассказывал? В рамках «доверительных отношений»? – Полина нервно усмехнулась и облизнула внезапно пересохшие губы.
Учительница замялась.
– Мне не хочется, чтобы вы так реагировали. И меньше всего я хочу, чтобы Алик был наказан за свои слова.
– Уверяю вас, он не будет наказан, – быстро проговорила Полина.
– Да? А я не уверена. – Осуждение в глазах Дарины Дмитриевны стало совершенно отчетливым. – Алик очень чуткий, понимающий ребенок. Он переживает, зная, как вам больно, как плохо вы чувствуете себя из-за постоянного приема таблеток. У вас нарушение сна, галлюцинации, и вы…
