– Он интеллектуально развит гораздо больше других детей, а потому вполне самодостаточен, – отбарабанила Полина слова мужа. – Возможно, ему просто не нужна компания.
– Возможно, – уклончиво подтвердила Дарина Дмитриевна. – Но мне кажется, дело не только в этом.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Полина.
Прозвенел звонок.
– Простите, мне нужно идти. Может быть, вы выберете время и зайдете поговорить со мной?
Полина вышла из школы озадаченная. Что хотела сказать Дарина Дмитриевна? Они договорились встретиться в конце недели.
Правда, сложилось так, что учительница уже на следующий день заболела и вышла на больничный. Поэтому поговорить им удалось только на родительском собрании в конце третьей четверти.
В тот вечер поведение учительницы не давало Полине покоя, и чем дольше она думала о словах Дарины Дмитриевны, тем сильнее наваливалась тоска. Чтобы как-то превозмочь депрессивное состояние, Полина позвонила Светлане, и сестры некоторое время говорили по скайпу, но в итоге Полина под надуманным предлогом свернула беседу, потому что вместо желаемой радости от общения почувствовала лишь раздражение.
Спать не хотелось, и она попросила Женю поставить их любимый фильм, который неизменно вызывал интерес и поднимал ей настроение, сколько его ни пересматривай.
Но на этот раз Полина не сумела досмотреть киношедевр до конца. Герои вдруг показались плоскими, сюжет – нелепым, а диалоги глупыми и пресными. В итоге она решила принять еще одну таблетку и попытаться уснуть, тем более что Женя давно уже похрапывал.
Полина вышла из спальни и отправилась на кухню за водой. Проходя мимо детской, она почувствовала, что из-под двери тянет холодом.
«Наверное, окно открыто», – подумала она и зашла внутрь.
В комнате было темно – непроглядная, стылая, влажная мгла. На нее пахнуло сыростью, как из глубокого погреба. Полина хотела подойти к окну, которое было напротив входной двери, но поняла, что не видит его. Вообще ничего перед собой не видит.
Она застыла на пороге, старясь понять, что происходит: обычно такой темени в городских квартирах не бывает, ведь включено уличное освещение.
«А что, если я внезапно ослепла?!»
Полина растерянно заморгала, сняла очки, прикоснулась к глазам.
«Спокойно, спокойно, без паники, все хорошо!»
Но руки и ноги заледенели, будто она голышом вышла на мороз.
– Алик, – прошептала Полина, по-прежнему не в силах ничего разглядеть впереди себя. – Алик, ты спишь?
В ответ раздался звук, который она потом часто слышала во сне. Из глубины комнаты, с того места, где стояла кровать приемного сына, раздалось хихиканье. Сумасшедший, тонкий смех, в котором человеческого было не больше, чем в волчьем вое.
Нужно выйти отсюда. Срочно!
Но у нее не получалось. Пытаясь заставить себя сделать шаг назад, Полина так и стояла на пороге, дрожа от холода и страха, чувствуя, что тело от внезапно накатившего ужаса покрылось противным липким потом. Она ощутила острую резь и тяжесть внизу живота, но и осознание того, что мочевой пузырь вот-вот может не выдержать, не вернуло ей способности двигаться. Полина беспомощно застыла, а тот, кто поджидал ее в темноте, продолжал смеяться жутким, леденящим смехом без тени веселья.
«Соня боялась спать с ним в одной комнате! Он пугал ее!»
Но ведь все прояснилось, это был сомнамбулизм, и позже Сонечка не жаловалась. А сейчас тогда что это? Одно из проявлений лунатизма?
Неизвестно, сколько времени она так простояла (Полина потеряла способность ориентироваться во времени и пространстве), когда внезапно раздался резкий скрип, будто лежащий человек быстро сел в постели, отчего взвизгнули пружины.
Этот звук подействовал как сигнал к действию. Задыхаясь и всхлипывая, перепуганная Полина наконец-то попятилась назад и окунулась в спасительное тепло коридора, захлопнув за собою дверь.
Уснуть в ту ночь ей уже не удалось. Бросившись в спальню, она впервые в жизни заперла дверь на замок, забралась под одеяло, прижавшись к теплому Жениному боку, и до утра лежала в кровати, не смыкая глаз.
Лишь около пяти утра ее сморил сон, и был он, видимо, настолько крепким, что Полина не услышала сигнала будильника. Проснулась, когда на часах было почти одиннадцать.
Женя давно ушел на работу, Алик – в школу. На столе в кухне стояла чашка остывшего чая, лежал на блюдце бутерброд с сыром. Еще была записка: «Доброе утро, мамочка! Я пошел в школу, не волнуйся. Ты спала, я не стал тебя будить. Приготовил завтрак. Надеюсь, он тебе понравится».
Полина смотрела на все это. Минуты шли. Зазвонил сотовый.
– Привет, Полечка! Выспалась? – Женин голос звучал бодро, но за бодростью таилась боязнь.
Бедный. Нелегко ему живется. Наверное, постоянно думает, какой фокус выкинет его чокнутая женушка, что придет в ее больную голову. Примется ли она снова посыпать солью кухонный стол? Шарахаться от зеркал?
Или, может, визжать от ужаса, думая, что ночью в детской прячется немыслимое чудовище?
– Привет. Представляешь, только недавно встала. – Полина поразилась тому, как спокойно и беспечно звучит ее голос. – Алик у нас такой умница. Не стал меня будить, сам ушел в школу и даже завтрак мне приготовил.
Поговорив с Женей, она вылила чай в раковину и сварила себе кофе. Полина не любила чай. А остывший – тем более.
«А уж тот, что заварил Алик, и подавно. Верно?»
«Нет, не верно!» – упрямо возразила сама себе Полина и съела бутерброд. Она не боится Алика, не испытывает к нему никаких злых чувств. Сегодня ночью у нее снова случилась паническая атака. Просто очередной приступ: накатила тоска с вечера и мозг выдал реакцию.
«Но ведь ты не думаешь, что в детской ничего не было! Ты уверена: тебе не привиделось!» – не желал умолкать внутренний голос.
– Я не желаю ломать над этим голову! – громко сказала Полина.
Она решила не говорить о случившемся ни Жене, ни Олегу Павловичу. Ничего нового от них все равно не услышит, а жалостливые, озабоченные, опасливые взгляды уже порядком надоели.
Жизнь продолжалась. Протекала она, как казалось Полине, в двух реальностях, двух временных пластах.
Днем, когда приемный сын находился в школе, все было в порядке: она занималась домашними делами, читала, выходила прогуляться, делала задания, которые задавали на курсах татарского языка.
Но стоило Алику вернуться домой, как ей становилось не по себе. Внешне все было отлично: они улыбались друг другу, Полина спрашивала, как дела, и мальчик рассказывал, что нового в школе. Она кормила его обедом, давала на полдник творог и яблоко, запеченное с корицей и сахаром, как он любил. Держалась при этом любезнее и ласковей некуда, челюсти ныли от искусственной улыбки. Потом возвращался Женя, и начинался очередной тихий вечер в семейном кругу.
