Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, толпа загалдела ещё больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам. Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперёд. Нас оставили в комнате, а Андрея с другими членами свиты собрали в задней части дома. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнём руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца. Но и здесь наш позор не кончился. В течение трёх дней нас не пускали в комнаты, где мы жили раньше. Нас держали в гораздо худшем доме, словно преступников, и свиту тоже поместили в какой-то маленький дом, где они должны были жить в одной комнатке, словно свиньи в хлеву.
Спустя три дня к нам пришёл новый пристав. Он огласил великокняжеский указ о том, что всё пережитое нами является местью. Посол великого князя, а также его свита были ограблены в Стокгольме сразу, как только король Юхан захватил Стокгольм. Но великий князь всё-таки вернул нам и нашей свите одежду, чтобы пристав мог проводить нас в Москву.
Тем же вечером несчастный московит пришёл ко мне и бросился в ноги, умоляя забрать с собой, в Швецию, поскольку терпеть такое тиранство он, как благочестивый христианин, уже не может. Сударь, Вы в состоянии оказать мне услугу, присмотревшись к юноше и дав совет — как использовать его в нашем нелёгком служении королю Юхану...»
Письмо это Андрей Молчан забрал у многозначительно подмигивавшего шведского дипломата прошлой ночью и тут же отнёс Григорию Грязному. Пока люди из Разбойного приказа трудились, осторожно снимая восковую печать на письме, дьяк говорил тихо и торопливо, стараясь напоследок упредить Молчана обо всех на свете напастях:
— Там, на чужбине, один будешь. И цену свою знать обязан, иначе погоришь. Они там не глупее тебя, враги умные и достойные. Но и излишне их страшиться — тоже негоже. За тобой вся страна наша, Русь Святая!
Взглянув на вскрытое письмо, Грязной продолжил:
— Ван Рейн — человек знаменитый. Со всей Европы деньги берёт — и у шведов, и у германцев, и у англичан. Всем им по-своему верен, как не удивительно; всем услужить пытается. Думали мы с князем Умным тебя к шведам на время направить, а тут сложнее дело оборачивается. И неопределённей. Может, к императору Максимилиану поедешь, а то — и к королеве английской Елизавете. То не страшно, нам глаза везде надобны.
Дьяк написал на клочке бумаги две строки, положил текст перед Андреем.
— Запоминай. Как обживёшься на новом месте — по этому адресу письмо напишешь, поинтересуешься, благополучно ли товар до места добрался. Никто не удивится, купца этого по всей Европе знают. Наш это купец, хотя думают, что ливонец беглый...
Спалив бумагу на огне лучины, Григорий Грязной вздохнул, посмотрел на молодого человека.
— Обнимемся, что ли? Когда теперь русских-то увидишь?
Они обнялись.
Уехал Андрей на рассвете. Коня, дорогого и сильного, ему подарил Грязной, приговаривая, что всё равно поднимать крик придётся, вот заодно Андрея и в воровстве обвинить можно. А уж государь потерю возместит, нечего беспокоиться.
Андрей ехал, и полоса восхода цвела у него за спиной. Так что ехал Молчан из света в тень.
Тень — лучшее место для соглядатая.
Разведчика, по-нынешнему. Кто-то скажет: шпиона...
* * *
Русским послам даны были памятки, что отвечать за рубежами о новгородском погроме. «Что сказывать? О каком лихом деле с государственными изменниками ссылались, а Бог ту измену государю нашему объявил».
О колдовстве — ни слова. Мы же здравомыслящие люди, а не дети малые, чтобы в такое верить?
4. Шапка из английской шерстиупец Клаас ван Рейн имел несколько имён и ещё больше хозяев. При этом действительно был верен всем, кому служил; важно лишь соблюсти очерёдность, вот и всё.
Когда Андрей Остафьев привёз письмо от Юстина в торговый город Росток, то не знал этого, посему удивился, отчего ван Рейн настолько прохладно относится к интересам шведского короля.
Не объяснять же юному московиту, что уже неделю купец верно служил германскому императору, но подумывал, как бы перейти под крыло английской королевы. Сама-то она дама, конечно, скупая, но граф Уильям Сесил не жалел денег для своих агентов.
Так что не судьба была Молчану попасть в Швецию. Скорее всего, к счастью. Король Юхан мог, не разбираясь, приказать сварить московита живьём в медном чане или просто отрубить юноше голову.
Теперь же Клаас ван Рейн, склонившись над письмом, определял путь молодого человека. Чехия или Англия? Прага или Лондон? Признаться, интересы государственные были для купца делом второстепенным, а вот свои... Где же больше нужны верные и пристальные глаза? Куда отослать московита, готового сапоги лизать новому хозяину, лишь бы устроиться на чужбине?
Беспокойнее, конечно, в Священной Римской империи, сотрясаемой религиозными войнами. Нет чтобы деньги зарабатывать, так бюргеры как с ума посходили, оторвались от глиняных пивных кружек, взяли в руки мушкеты да мечи, рубят, стреляют... Купеческие обозы грабят, через германские земли только с отрядом наёмников-ландскнехтов проедешь, да и то если наёмники тебя же и не ограбят.
С иной стороны, во владениях германского императора много людей знакомых и значимых, и нечего чужаку знать лишнее о тайнах ван Рейна.
Англия. Спокойная и чужая. С выбеленной до трупного цвета королевой, страшной, как Божий гнев, но считающей себя первой красавицей острова. Поссорившейся со своей родственницей, Марией Стюарт, не столько из-за трона, сколько из-за женского соперничества.
Остров, где засланные туда наблюдатели исчезают с неприятной регулярностью, как Одиссеи по дороге на Итаку. Торговый союз Ганза чувствовал, как заштормили под днищами его кораблей английские волны, но не понимал, что происходит.
И тут — московит. Придётся на Альбионе ко двору — честь и почёт Клаасу, что верного слугу английской короне подыскал. Вздёрнут его на суке какого-нибудь вяза... Что ж, может, хоть смертью прояснить поможет, отчего горят чадящим пламенем соглядатаи на острове. Всё равно сослужит службу прибрежной Ганзе.
Купец встряхнул серебряным колокольчиком, спросил у бесшумно появившегося слуги:
