Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
«Только самые решительные меры по отношению к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь, но на решительные действия Государь не пойдет», сказал Нилов. К. Д. весь вечер не выходил из купе и сидел мрачный, не желая никого видеть».
На самом деле Рузский в заговоре не был. Как уже говорилось, Родзянко, руководимый Гучковым и Некрасовым, в течение дня 1 марта пытался удержать Государя на станциях Дно или Бологое и именно не допустить Его в Псков; если Рузский присоединился к заговору, то почему бы не допустить к нему Государя?
Ген. Данилов, говоря про слухи о «зарождении какого-то заговора», пишет: «К этим слухам примешивалось и имя ген. Рузского, бывшего в то время главнокомандующим Северным фронтом. Но я, как бывший начальник штаба этого фронта, живший в одном доме с главнокомандующим и пользовавшийся его полным доверием, категорически заявляю, что никакие осведомители по части заговора к нам в Псков не приезжали».
Все было значительно сложнее. Не участвуя формально в заговоре, Рузский был окружен неблагонадежными людьми. Его двоюродный брат Д. П. Рузский был масоном и даже секретарем петербургского масонского Совета. Начальником штаба Рузского до Данилова был ген. М. Д. Бонч-Бруевич, брат которого был известным большевиком. «Находясь в Швейцарии, Ленин получал секретные сведения относительно армий Северного фронта именно тогда, когда Бонч-Бруевич был начальником штаба ген. Рузского, — пишет Катков. — Некоторые секретные документы за подписью Бонч-Бруевича и Рузского были опубликованы Лениным и Зиновьевым в Швейцарии в большевистском журнале «Сборник Социал-Демократа». Эти господа, вероятно, к февралю 1917 года хорошо разагитировали Рузского, и он, по собственным словам, «всегда считал, что Государь править такой огромной страной, как Россией, не мог. У него характер очень неустойчивый».
Сам Рузский был человек незаурядный. Он, например, в одиночку разработал блестящий «Устав полевой службы» 1912 года. Он был первым Георгиевским кавалером в Первую мировую войну. Он был умен и талантлив, но тщеславен. В августе 1914 г. во время Галисийской битвы он, не обращая внимания на то, что его помощь требовалась другим армиям, взял Львов. В то время как ген. Алексеев, бывший в то время начальником штаба Юго-Западного фронта, просил Рузского двинуться на север, где были сосредоточены главные силы неприятеля, Рузский, по выражению Керсновского, «все продолжал ломить фронтально на никому не нужный Львов…» «Оставленный австрийцами за полной ненадобностью Львов» был взят, Рузский получил сразу два Георгиевских креста, широкую популярность в обществе и множество врагов среди генералитета.
1 марта 1917 Рузский, как и все остальные главнокомандующие, был порядком сбит с толку известной телеграммой Алексеева № 1833: «Частные сведения говорят, что 28 февраля Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули Временному Правительству полном составе, приводятся порядок. Временное Правительство под председательством Родзянко заседает в Государственной Думе; пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о необходимости монархического начала России и необходимости новых выборов для выбора и назначения Правительства. Ждут с нетерпением приезда Его величества, чтобы представить ему изложенное и просьбу принять эти пожелания народа…» Весь этот бред, так простодушно изложенный Алексеевым, показывает, как сильно был болен начальник штаба в самые решительные дни 1–2 марта. «Эти явно ложные сведения, сообщенные кем-то в Ставку, сыграли огромную роль в дальнейшем ходе событий», — пишет Ольденбург.
Рузский сразу заинтересовался телеграммой и попросил Алексеева «ориентировать его срочно, для возможности соответствующего доклада, откуда у начальника штаба верховного главнокомандующего сведения, заключающиеся в телеграмме № 1833». А действительно, откуда? Алексеев часто добывал информацию из «частных сведений», вроде «полуофициального разговора по аппарату между чинами морского главного штаба». Но на этот раз сведения настолько продуманные и не соответствующие действительности, что, видимо, идут от заговорщиков. Поэтому самое вероятное Мнение — это мнение Каткова, который вопреки фразе Алексеева о «частных сведениях» предполагает, что информацию для телеграммы дал Алексееву Родзянко. Возможно, Алексеев просто не хотел признаться, что верит Родзянке.
Ставка ответила: «Сведения, заключающиеся в телеграмме № 1833, получены из Петрограда из различных источников и считаются достоверными». Через полчаса в Псков была сообщена единодушная просьба Алексеева и Великого князя Сергея Михайловича об ответственном министерстве.
Рузский понял, что с приездом Государя войдет в историю. Как говорится в записи, сделанной с его слов в 1918 г., «он понимал только, что наступил весьма серьезный час его жизни, когда из главнокомандующего фронтом он обращался в чисто политического деятеля». Но Рузского волновало еще, как он войдет в историю. Для начала он демонстративно подчинился революции. «Теперь уже трудно что-нибудь сделать, — указал он свите Государя, — давно настаивали на реформах, которых вся страна требовала… не слушались… голос хлыста Распутина имел больший вес… вот и дошли до Протопопова, до неизвестного премьера Голицына…» и т. д.
Через три дня после отречения Государя в интервью репортеру «Русской воли» «ген. Рузский улыбнулся и заметил:
— Если уже говорить об услуге, оказанной мною революции, то она даже больше той, о которой вы принесли мне сенсационную весть»[30].
В 10 ч. вечера 1 марта Рузский начал свой доклад Государю. «Первый и единственный раз в жизни, — говорил Н. В. Рузский, — я имел возможность высказать Государю все, что думал и об отдельных лицах, занимавших ответственные посты за последние годы, и о том, что казалось мне великими ошибками общего управления и деятельности Ставки». Рузский «с жаром» стал доказывать необходимость ответственного министерства.
При таком настроении собеседника Государю оставалось только защищаться. И Он стал говорить совершенно удивительные вещи:
«Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, «подав с кабинетом в отставку». «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, — сказал Государь, — будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность». Рузский старался доказать Государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу: «Государь царствует, а правительство управляет». Государь говорил, что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться и опять отметил, что он лично не держится за власть, но только не может принять решения против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед Богом»[31]. Так выглядят слова Государя в записи, сделанной впоследствии со слов Рузского. Очевидно, настоящая речь Государя была еще ярче.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
