Иногда я хотела жить одна.
Наконец я смогла заснуть, но спустя немного времени проснулась снова. Не знаю, который был час, но было еще темно. В доме стояла тишина. За окном шумел дождь, оконные рамы дребезжали от порывов ветра. Сквозняк шевелил занавески. По улице проехала машина, визжа шинами на мокром асфальте.
Меня охватило неприятное чувство — пустоты? одиночества? безысходности? «Я больше никогда не выйду из этой комнаты, — подумала я. — По крайней мере, до тех пор, пока мир не переменится. Пока плохая погода и люди не перестанут издеваться надо мной».
Полежав еще некоторое время с открытыми глазами, я не могла не заметить, что не сплю.
Со мной всегда так: с понедельника по пятницу я не в состоянии проснуться даже с помощью будильника и невзирая на угрозу потерять работу, если опоздаю еще хоть раз. Подняться с кровати так трудно, как будто она сделана из клея.
Но наступает утро субботы, когда мне не надо рано вставать, — и я просыпаюсь ни свет ни заря и больше не могу убедить себя закрыть глаза и поспать еще часик. Единственное исключение составляли те редкие выходные, когда я работала. И тогда мне было так же трудно встать, как и предыдущие пять дней.
«Придумала, — сказала я себе, — пойду-ка я съем чего-нибудь». Я встала — в комнате был собачий холод — и через коридор побежала на кухню. К своему неудовольствию у раковины я обнаружила незнакомого мне молодого человека. Одетый в одни лишь трусы, он жадно пил воду из-под крана. У него была прыщавая спина.
Это было не первое субботнее утро, когда я заставала на кухне молодого человека, который мне казался абсолютно незнакомым. На этот раз отличие состояло только в том, что не я привела его домой.
Что-то в облике парня (то ли жадность, с которой он глотал воду, то ли прыщавая спина) заставило меня быть с ним ласковой.
— В холодильнике есть кока-кола, — гостеприимно произнесла я.
Он подпрыгнул и обернулся. Лицо у него тоже было в прыщах.
— О… а… привет, — сказал он, автоматически прикрыв руками пах. — Прошу прощения. Надеюсь, я не напугал вас. Я пришел с… э-э… с вашей соседкой.
— А-а, — сказала я. — С какой?
Кому пришлось весь прошлый вечер выносить знаки внимания этого прыщавого парня? Карен или Шарлотте?
— Э-э… даже неловко как-то, — промямлил он. — Я не помню, как ее зовут. Вчера мы немного выпили.
— Опиши ее, — предложила я.
— Блондинка.
— Бесполезно. Они обе блондинки, — сказала я.
— Э-э… большие… гхм, — проговорил он и стад рисовать в воздухе большие окружности.
— А, большие сиськи, — осенило меня. — Тоже не пойдет. У них обеих большие сиськи.
— По-моему, она говорит как-то смешно. Как будто у нее акцент, — вспомнил он.
— Шотландский?
— Нет.
— Йоркширский?
— Да!
— Значит, Шарлотта.
Я взяла пакетик с конфетами и отправилась к себе.
Через несколько минут прыщавый парень вошел в мою комнату.
— Ой! — сказал он с растерянным видом и опять прикрыл пах ладонью. — А где… я думал…
— Следующая дверь, — сонно пробормотала я.
Глава пятнадцатая
Я проспала почти до двенадцати. В ванной кто-то принимал душ. Клубы пара вырывались из-под двери в коридор. В гостиной я нашла Карен. Она лежала на диване, укрывшись своим одеялом, курила и кашляла. Рядом с ней стояла полная окурков пепельница. Вообще-то сначала я решила, что это не Карен, а панда: это потому, что Карен не смыла вчерашний макияж.
— Привет, — слабо улыбнулась она. — Как прошел вчерашний вечер?
— Никак, — рассеянно ответила я. — А почему у нас дом похож на сауну? Кто в ванной? И почему так долго?
— Это Шарлотта. Она ошпаривает себя кипятком и трет мочалкой до крови, искупая грехи.
Я немедленно почувствовала жалость к Шарлотте:
— О, бедная Шарлотта! Значит, она все-таки переспала с прыщавой спиной?
— Когда ты его видела? — спросила Карен и попыталась привстать, но быстро передумала.
— Где-то в половине шестого утра. Мы столкнулись на кухне.
— Отвратительный парень, правда? Но Шарлотте он показался очаровательным, потому что взор ей туманило пиво. Вернее, текила.
Шарлотта была жизнерадостной, но благовоспитанной девушкой из маленького городка. В Лондоне она провела около года и все еще не завершила болезненный процесс самоопределения. Была ли она добропорядочной, невинной розовощекой йоркширской девочкой? Или соблазнительной пышногрудой блондинкой (в которую она превращалась, стоило ей хоть немного выпить)? Странно, что когда она вела себя как соблазнительная пышногрудая блондинка, то казалось, что волосы у нее становились на несколько оттенков светлее, а грудь — на несколько размеров больше.
Ей было очень трудно совместить в себе эти две ипостаси. После вечера, проведенного в роли роковой женщины, на следующее утро она обычно горько корила себя. Чувство вины, отвращение к себе, страх возмездия становились ее компаньонами. В такие дни она принимала горячие ванны.
То, что Шарлотта обладала светлыми волосами и большой грудью, было весьма неудачно, так как ко всему прочему она была туповата и поэтому являлась ходячим подтверждением известного предрассудка. Именно из-за таких, как Шарлотта, всех блондинок считали бестолковыми. Однако лично я к Шарлотте очень хорошо относилась; она была приятной соседкой.
— Но бог с ней. Расскажи о себе, — нетерпеливо сказала Карен. — Как и с кем ты познакомилась, когда будет свадьба, все-все!
— Не расскажу.
— Почему?
— Я не хочу об этом говорить.
— Вот всегда ты так, Люси.
— Извини.
— Ну, пожалуйста.
— Нет.
— Пожалуйста!
— Ну, хорошо, только пообещай сначала, что ты не будешь надо мной смеяться и не будешь меня жалеть.
После чего я рассказала Карен все с самого начала. Как мы ездили к миссис Нолан и что она нам нагадала, как Мередия получила семь с половиной фунтов, как Меган получила удар от велосипедиста, как Хэтти бросила Дика и стала жить с его братом и как Меган и Мередия стали всем говорить, что я выхожу замуж.
Карен была потрясена.
— Боже мой, — выдохнула она. — Как это ужасно. Как неловко!
— Ага.
— Ты расстроилась?
— Немного, — неохотно признала я.
— Я бы убила эту Мередию. Ты не должна спускать ей все это с рук. И даже не верится, что Меган тоже приняла в этом участие. Она всегда казалась такой нормальной.
