Что в этой ситуации должны делать немцы? Аденауэр предложил неожиданное и оригинальное решение: нужно создать федеративное государство и в качестве его интегральной части — «Западногерманскую республику», которая охватывала бы территорию по обоим берегам Рейна.
Участники совещания были ошеломлены, но, видимо, такого эффекта и добивался главный оратор. Постепенно приходя в себя, делегаты выдвинули ряд веских доводов против аденауэровской идеи: во-первых, восточная часть Германии без более богатой западной просто не выживет экономически, во-вторых, создание «Западногерманской республики» было бы воспринято французами как ясный сигнал, что рейнландцы вполне готовы порвать узы, связывающие их с Пруссией, и, в-третьих, не преследует ли Аденауэр своим предложением сугубо личные цели, поскольку ясно, что именно свою кандидатуру он имеет в виду на роль главы проектируемого государственного образования? Последний контраргумент, естественно, не формулировался прямо, он фигурировал лишь в виде намеков, но «далеко идущие личные амбиции» кёльнского бургомистра не были секретом даже для его новых знакомых из английской оккупационной администрации.
Конкретным результатом совещания было формирование комитета, которому поручалось «подготовить планы создания «Западногерманской республики» в конституционных рамках Германского рейха и на основе тех конституционных положений, которые будут выработаны германским Национальным собранием». Председателем комитета стал, разумеется, наш герой. По сути, речь шла о том, что, пока все остается в подвешенном состоянии, возможны любые варианты, но время для выбора какого-нибудь одного еще не пришло.
Пока рейнландцы обсуждали свою повестку дня, союзники-победители спорили о своей. Речь шла об условиях продления перемирия. Англичане считали, что надо сосредоточиться на задаче разоружения Германии. Как выразился Ллойд-Джордж, «нужно отнять у немцев пушки, тогда и нам не нужно будет держать большие армии». Французы, со своей стороны, делали упор на максимально длительном сохранении оккупационного режима и соответствующего уровня военной готовности. Американцы предложили компромиссное решение в виде создания временной межсоюзнической Военно-контрольной комиссии. Это предложение было принято, и комиссия действовала на территории Германии до 1927 года. Перемирие было продлено.
Аденауэр воспользовался этим моментом, чтобы убедить англичан в необходимости смягчить оккупационный режим. Речь шла не о той или иной степени ограничения личных прав и свобод населения. В этом плане ситуация была хоть и не совсем приятной, но терпимой. Хуже было то, что оккупированная территория за Рейном оказалась отрезанной от кузницы Германии — Рура. Результатом были ухудшение экономического положения, рост безработицы, голод. В ходе беседы с Фергюсоном, кёльнский бургомистр вовсю расписывал перспективы «большевистского переворота». Присутствовавший на беседе председатель Кёльнской торговой палаты, все тот же Луис Хаген, поддержал эту тему.
Это не был простой шантаж. Наличие революционных настроений у кёльнских пролетариев подтверждается донесениями английской разведки. Еще в декабре, в первые дни оккупации, доклады британских служб отмечали, что выпекаемый в местных булочных хлеб представляет собой «отвратительное месиво, в котором трудно заподозрить наличие муки или сахара» (наверняка имелся в виду продукт, запатентованный Аденауэром и представлявший предмет его гордости), и что дети, толпящиеся вокруг офицерских столовых в надежде поживиться объедками, выглядят как скелеты. К концу февраля ситуация еще более ухудшилась. Начальнику штаба оккупационного контингента, генералу Сиднею Клайву, бросилось в глаза, что «школьники, которых мы встречаем по пути на службу, уже не бегают, не шалят, а движутся как тени, чуть ли не держась за стены». В этой ситуации непосредственный начальник Клайва, генерал Фергюсон, принимает нестандартное решение: он посылает прикомандированного в январе к его штабу советника по финансовым и коммерческим вопросам (его имя Фрэнк Тиаркс, он из банковских кругов Сити) прямо к премьер-министру с целью убедить последнего в необходимости оказания срочной гуманитарной помощи голодающему населению Кёльна.
Дело оказалось далеко не простым. Прежде всего пришлось преодолевать сопротивление французов; те придерживались мнения, что немецкие агрессоры получают то, что заслужили, и если в Рейнланде осталась валюта, то она должна идти на репарации, а не на закупки продовольствия. Помимо того, не ясно было, кто и как будет распределять гуманитарную помощь. В британском гарнизоне наметился упадок дисциплины. Судя по еженедельным докладам органов цензуры, которые перлюстрировали солдатские письма, еще в январе моральное состояние войск не внушало опасений; в феврале налицо уже резкий рост случаев пьянства и неповиновения приказам. Причина была очевидна: солдаты хотели домой. Между тем оккупационная армия была единственным механизмом, который мог обеспечить порядок при приемке, сохранении и выдаче продовольствия для немцев.
Британский кабинет принял соломоново решение: продовольствие выделить, распределение возложить на британский воинский контингент, но провести его полную замену: старослужащих демобилизовать, а взамен прислать новобранцев. Идея была, возможно, неплохая, но результатом стал настоящий административный хаос. Он выразился в том, что двести тысяч тонн картофеля и прочих продуктов из армейских складов, выделенных для британского и американского секторов по директиве от 14 марта 1919 года и прибывших в немецкие порты в апреле, долгое время оставались неразгруженными — картошка так и сгнила в трюмах.
Оккупационный режим обнаруживал явную слабость, но не меньшую слабость демонстрировали.и немцы. Центральное правительство в Берлине вначале заявило о категорическом отказе даже рассматривать условия мирного договора, которые были представлены ему союзниками 8 мая; раздавались призывы к возобновлению военных действий, а кончилось все полной капитуляцией. Текст проекта договора и впрямь содержал положения, унизительные для немцев: армия сокращалась до ста тысяч человек, запрещалось строить военные суда водоизмещением свыше десяти тысяч тонн, подводные лодки, танки и авиация запрещались полностью, на Германию налагались большие репарации, император и верхушка генералитета подлежали выдаче и суду за нарушения законов и правил ведения войны.
Представители немецкого правительства попытались выговорить уступки от победителей, по возможности смягчить условия мира. Те ответили ультимативным требованием подписать документ не позднее 23 июня. Для усиления аргументации союзники ввели дополнительные подкрепления на свои плацдармы-эксклавы но правому берегу Рейна; все выглядело так, что в случае отказа немецкой стороны подписать договор войска союзников немедленно вторгнутся на еще не оккупированную территорию Германии. В последний момент правительство рейха осознало, что реальной альтернативы принятию продиктованных ему победителями условий попросту нет. Версальский мир стал политической реальностью. Союзники торжествовали, немцы бессильно сжимали кулаки.
В Рейнской области между тем развертывались свои драматические события. 30 мая состоялось первое и последнее заседание того комитета, который был создан в феврале по инициативе Аденауэра и главой которого он стал. Предметом обсуждения были результаты встречи кёльнского бургомистра с французскими военными, где рассматривался его план «Западногерманской республики», а также ход конституционных дебатов в веймарском Национальном собрании. Было констатировано, что ни на одном из форумов каких-либо позитивных результатов достигнуто не было и что аденауэровский проект фактически мертв. А на следующий день произошло нечто сенсационное: с молчаливой поддержки главнокомандующего французской оккупационной зоны, генерала Шарля Манжена, Дортен совершил то, чего никто не ждал даже от него, — прокламации, выпущенные одновременно в Висбадене и в Майнце, возвестили о создании независимой «Рейнской республики».
