Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
И она доказывала – вновь и вновь. Себе самой и нам, уже полюбившим эту молодую актрису, наделенную таким ярким и светлым талантом.
Как-то в одной рецензии она прочитала: «В „Сладкой женщине“ Гундарева открыла новый социальный тип городской мещанки крестьянского происхождения». «Может быть, это и так, – говорила актриса, – но я, берясь за роль Анны Доброхотовой, думала о другом: меня в жизни очень задевает эмоциональная тупость, неумение общаться, нежелание замечать окружающих. Мою героиню волнует только один вопрос: что я с этого буду иметь? Женщине же жизненно, биологически необходима мудрость жертвенности и доброты.
Я всегда играю про то, что меня радует или огорчает, потому что и в жизни ежедневно ставлю перед собой вопросы, на которые мне, Наташе Гундаревой, просто необходимо ответить или сформулировать свое отношение.
Когда я получаю роль, у меня никогда не возникает ощущения, что битва выиграна. Ведь победа не в том, что тебя утвердили на съемку, – нет, с этого момента сражение только начинается. И тогда меня даже охватывает восторг от предчувствия того, что предстоит сделать. Взаимоотношения с ролью, драматургом и режиссером. Может быть, поэтому я так люблю именно театр, с его живой сценической площадкой, долгими репетициями, возможностью выверять, уточнять свою героиню и после премьеры. Правда, кино я тоже люблю, скучаю по съемочной площадке».
В том же 1977 году Гундарева сыграла еще одну роль в кино. Николай Губенко снимал по своему сценарию фильм «Подранки» и пригласил актрису на роль Таси, эпизодическую, но чрезвычайно важную для эстетической системы ленты в целом.
«Прочитала сценарий – и даже содрогнулась, – вспоминала Наталья Гундарева. – „Коля, – говорю, – отчего ж она такая злая?“ Губенко поясняет: „Она мне и нужна как символ зла“. Начались съемки. Обрядилась я в японский халат, загримировалась, пробую, круть-верть – не получается. Не могу, и все! Не дает покоя мысль: ну отчего она такая злая? Наконец придумала: у нее муж-инвалид и своих детей нет. Одна в такой ситуации чужого ребенка готова зацеловать, а другая – начинает ненавидеть. В общем, для себя я ее „оправдала“ и тогда уже смогла сниматься... И так мучаюсь всякий раз. Для меня очень важно, чтобы зритель любой моей героине поверил, именно – любой. И если я играю, допустим, злого человека, но при этом раскрываю в нем что-то хорошее, то, окажись в кинозале среди зрителей злой человек, он, уверена, станет это хорошее искать в себе тоже. Потому что убеждена: нельзя зло в человеке выжечь злом – от этого он еще больше ожесточится, особенно если сильная личность».
Но, как бы ни оправдывала для себя Наталья Гундарева свою Тасю, фильм этих оправданий не принимал – героиня так и осталась для зрителя задуманным Николаем Губенко «символом зла», жестоким к тем, кого режиссер точно поименовал «подранками», – детям, чьи судьбы оказались опалены войной. И в своем позднем осмыслении характера актриса раскрывается перед нами как человек, сознательно романтизирующий свою профессию.
Наталья Гундарева оценивала профессию артиста довольно жестко, но здесь, видимо, невольно «проговорилась», что представляется чрезвычайно важным. Никогда не злоупотребляя высокими словами, вероятно, стесняясь и сознательно избегая их, актриса почти открыто говорит о той роли учительства, что столь важна была для театра и кинематографа едва ли не на всем протяжении XX века. Для нас это особенно важно потому, что поколению Натальи Гундаревой уготовано было судьбой стать последним в череде тех, для кого театр был больше, чем театр, кинематограф больше, чем кинематограф, а такие, вышедшие сегодня из употребления, понятия, как патриотизм, гражданственность, учительство, милосердие и другие, – полнились смыслом глубоким, пропущенным через собственную душу.
Слова актрисы о злом человеке в кинозале, который, увидев ее Тасю, начнет немедленно искать в себе самом нечто хорошее, – наивны, но полны невымышленного стремления сделать мир и людей лучше с помощью искусства. И это нельзя не оценить – тем более что за ними следует абсолютно справедливое убеждение: «...нельзя зло в человеке выжечь злом – от этого он еще больше ожесточится, особенно если сильная личность». Примеров тому мы знаем достаточно...
Роль Таси, сильная, яркая, была сыграна Натальей Гундаревой в каком-то смысле на преодолении. Нет, разумеется, она не относилась к разряду тех, о ком актриса говорила, как о «надсаде», но ее более позднее определение профессии как собственного тела и чужой души, как предательства себя самой совершенно очевидно опиралось и на этот опыт. И потому, как признавалась позже Гундарева, «мучительно захотелось сыграть совсем другую роль, совсем иной характер – открытый, человечный, надежный, и мое сердце словно подслушали: предложили „гражданку Никанорову“».
Режиссер Леонид Марягин рассказывал позже, что пробовал на главную роль нескольких актрис, определив для себя сразу, что решение всего фильма зависит от этого выбора: «Катька – это лед и пламень, страсть и нежность». И – хочется добавить – тот совершенно особый внутренний темпоритм, который в конечном счете и определил феерический успех ленты у зрителей. Будь Катя Никанорова этакой заторможенной жрицей высокого Ожидания или, наоборот, излишне суетливой внутренне, – в характере неизбежно ощущалась бы некая фальшь. А Наталье Гундаревой удалось воплотить свою «гражданку Никанорову» как символ женственности во всем ее разнообразии: умении ждать – и желании постоянно торопить, теребить судьбу;
жажде любить – и стремлении подтолкнуть к такому же чувству другого; искренней преданности – и почти грубой навязчивости... И все это было сыграно, как признавалась актриса позже, «на бурной эмоции, с широким жестом».
Сценарист Виктор Мережко вспоминал: «Сказать, что Гундарева сразу же была единодушно утверждена на эту роль, было бы неправдой. Были у кого-то сомнения... были другие предложения, и все же утвердили Гундареву.
Когда сценарий писался, имелось в виду создать русский вариант «Кабирии». И вот здесь, спустя уже семь лет после запуска, я могу сказать, что, видимо, более интересной, более точной исполнительницы найти было невозможно. Она, женщина глубоко городская по сути, блистательно сыграла женщину деревенскую, и здесь случилось нечто непредвиденное. В результате получилась женщина вне географии. Она и деревенская, и городская, и не имеющая никакой привязанности к конкретному месту жительства. Она просто женщина, так страстно ждущая любви, так нуждающаяся в ней».
Конечно, слова сценариста о русском варианте «Ночей Кабирии» звучат, с одной стороны, чересчур наивно, с другой же – излишне самонадеянно, но, как ни парадоксально это покажется, именно в них и надлежит искать истоки характера, с такой исчерпывающей точностью и полнотой запечатленного актрисой.
Много лет спустя, в интервью «Литературной газете» 1990 года, Наталья Гундарева сформулирует то, что ощутила с первых же своих самостоятельных шагов: «...Если спросят: „Наташа, хотела бы ты стать вторым Шаляпиным?“ – отвечу: „Нет!“ Некоторые актеры гордятся, когда про них говорят: он – второй Николсон. Или: она – новая Элеонора Дузе. Я не хочу быть никакой второй, пятой, сто сорок пятой. Хочу жить, радоваться, плакать, ненавидеть, восхищаться в своей жизни. И быть актрисой Гундаревой... Пытаюсь быть самой собой в первом поколении. Если, конечно, во мне что-то есть».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
