– Что с ним случилось? – спросила Эйва.
Зверек недоверчиво смотрел на девочку.
– Я считаю, – сказала женщина, – что для чистоты эксперимента лучше, если ты не будешь знать, чем он болен.
Повернувшись к камере, она назвала свое имя, текущую дату и объявила, что проводится «Эксперимент номер один».
Взяв на колени дрожащего песика, Эйва тут же сообразила, что с ним не так: правая передняя лапка была сломана. Он поджимал ее и, несмотря на то, что выглядел измученным и сонным, не пытался лечь. Эйва ласково его погладила. Он тут же лизнул ее в нос и немного успокоился.
– Может, тебе что-нибудь требуется? – спросила у Эйвы женщина.
Та подумала немного, не сводя глаз с песика.
– Да нет, ничего, – ответила она.
Женщина кивнула, и все торопливо покинули комнату, будто спеша начать свой «Эксперимент номер один». Эйва осталась в одиночестве. Неподалеку гудел холодильник, поскуливал песик, сидящий у нее на коленях. Он беспокойно возился, пытаясь устроиться так, чтобы унять боль в сломанной лапке, и то и дело тоненько взвизгивал. Эйва гладила его и утешала, словно ребенка.
Минуты текли одна за одной, медленно заполняя пространство.
Где-то в доме закашляли. Наверное, кто-то из врачей. Эйва почти забыла о них, карауливших ее, точно незримые духи. Она представила, как они затаив дыхание прижимают уши к стене, смотрят на экраны компьютеров, облизывая в нетерпении губы и надеясь увидеть то, для чего у них и слов-то нет.
– О’кей, – мрачно проговорила Эйва.
И только сейчас поняла, что удивлена собой так же, как все остальные.
Бережно взяла лапку песика в ладони. Тот вздрогнул, но не сделал попытки вырваться.
– Больно не будет, – сказала ему девочка. – По крайней мере, мне так кажется, – добавила она с улыбкой, и собачка лизнула тыльную сторону ее ладони.
Эйва прикрыла глаза, ласково поглаживая лапку. Медленно задышала, и вскоре в ее голове появилась собака. Лохматая, совсем как настоящая. Эйва мысленно взглянула на ее лапку и полностью сосредоточилась на том, чтобы перелом сросся. Старательно создавала в воображении образ выздоровевшей, радостно виляющей хвостиком собаки. Думала о больной собачьей лапке, пока эта лапка не заполнила собой все. Эйва очень захотела, чтобы песик выздоровел и стал счастливым.
Вдруг видение собаки исчезло, и на ее месте, так же как и всегда, появился образ матери.
Пробуждение напоминало выползание из зыбучих песков. Эйва с трудом подняла веки. Они были тяжелыми, как никогда прежде. Все заволокла какая-то дымка. Эйва подняла руку. Та казалась вялой и непослушной. Потерла глаза, решив, что на лице лежит какая-то марлевая повязка, мешающая ей видеть. Но, как ни старалась, различала только размытые световые пятна и смутные силуэты.
– Я ничего не вижу, – произнесла она вслух.
Голос был хриплым, сердце стучало, как у маленькой птички, угодившей в силок. Кто-то погладил ее по руке.
– Успокойся, – сказал чей-то голос.
– Папа?
– Я, – ответил Мейкон, и Эйва почувствовала, что отец садится рядом с ней на кровать. – Я здесь, малышка. Мы в больнице, в Эшвилле. Как ты?
– Я ничего не вижу, – чувствуя, как колотится сердце, повторила Эйва.
Она несколько раз моргнула, продолжая безрезультатно тереть глаза, пока Мейкон не взял ее за руки, отведя их от лица.
– Тихо, тихо, – сказал отец. – Понимаю, ты испугана, но все это пройдет, все будет хорошо, – говорил он, однако его голос звучал не слишком уверенно.
– И я здесь, – произнесла Кармен, присаживаясь с другой стороны, и тоже взяла Эйву за руку. – Мы оба здесь.
– Ты совсем ничего не видишь? – спросил отец.
– Совсем-совсем? – уточнила Кармен.
– Ничего, – беспомощно повторила Эйва, задыхаясь, словно после бега или от недостатка воздуха. – Почему я ничего не вижу, папа? Что случилось? Я не понимаю! Я ничего не вижу!
Тот поцеловал ее в лоб. Тяжелая, шершавая ладонь погладила ее по волосам, но Эйва смогла разглядеть только мутные тени и яркие пятна.
– Дыши глубоко и медленно, – прошептал на ухо отец. – Сосредоточься на моем голосе. Теперь глубоко вздохни, вот так. Все будет в полном порядке.
– Папа, я боюсь.
– Знаю, – ответил Мейкон подозрительно дрожащим голосом. – Обещаю, все будет хорошо.
– Просто расслабься, – посоветовала Кармен.
– Почему я ничего не вижу? Ничего, совсем ничего… – бормотала словно заведенная Эйва.
– Обещаю, что ты поправишься, – твердил, будто клятву, Мейкон, пытаясь пробиться между приступами ее страха и как-то их уравновесить. – Я тебе обещаю, Эйва, обещаю, обещаю…
– Все наладится, – сказала Кармен и сжала руку Эйвы. – Что ты сейчас видишь, Эйва?
– Чего? – переспросила девочка сквозь слезы, догадавшись по тону мачехи, что та уже не в первый раз задает ей этот вопрос.
– Я спросила, что ты сейчас видишь?
– Ничего! Ничего я не вижу! Один только свет. Очень яркий. – Она заплакала от злости на то, что женщина, сжимавшая ей руку, не была ее матерью и никогда ею не станет. – Я ничего не вижу!
Перед глазами колыхалась расплывчатая белизна. Затем она помутнела, будто ее заслонило что-то темное, движущееся туда-сюда.
– Ты заметила? – спросила Кармен. – Заметила, как изменился свет?
– Ничего я не заметила! Одни тени! – завопила Эйва, выдергивая руку из ладони мачехи.
Горькие слезы высохли, уступив место ярости. И тут Кармен рассмеялась высоким, довольным смехом, а вслед за ней расхохотался и Мейкон, страх в голосе которого явно уменьшился.
– В чем дело? – спросила Эйва. – Что здесь смешного?
– Просто ты поправляешься, – ответила Кармен и поцеловала руку Эйвы. – Поправляешься! Раньше ты не видела вообще ничего, кроме белизны. Врачи сказали, что, если зрение восстановится, все начнется с изменений в свете. Тебе лучше. – Ее голос так и звенел от радости.
Эйва, несмотря на обиду, тоже начала успокаиваться.
– Не понимаю, – пожаловалась она.
– Это ничего, – мягко сказал Мейкон, продолжая стискивать ладошку дочери. – Скажи, какое твое последнее воспоминание?
Эйва задумалась. Сердце забилось ровнее.
– Я помню песика.
– Отлично. А еще? – продолжал допытываться отец.
– Кстати, он в полном порядке, – вставила Кармен. – Я имею в виду собаку. Ты действительно вылечила ей лапу. Ты это сделала!
– После чего несколько дней находилась без сознания, – сказал Мейкон. – Сегодня ты пришла в себя третий раз. Врачи предупреждали, что у тебя, возможно, будет амнезия. Ты была словно в горячечном бреду: что-то говорила, даже отвечала на вопросы, но вряд ли их понимала. – Он вздохнул. – Как же ты нас напугала, детка.
