Как обычно, ему на помощь пришел добрый ангел. На сей раз в лице архитектора Германа Калленбаха, богатого немецкого еврея, сблизившегося с Ганди на почве своего интереса к буддизму. Они стали неразлучны, и когда Ганди в первый раз вышел из тюрьмы, поселились вместе. Калленбах, выросший в обстановке утонченной роскоши, последовал за Ганди по пути самоограничения, даже испытывал потребность поститься вместе с ним и ставить над собой те же диетические опыты. Готовить пищу перестали, чтобы выиграть время, ели только фрукты, да и то самые дешевые. Вместе они продолжали свои «опыты истины». «Калленбах — человек с сильными чувствами, открытой душой, простотой ребенка… Мы вели довольно суровую жизнь… Нашей целью было вести жизнь беднейших людей…» — говорил Ганди.
Именно Калленбах купил ферму имени Толстого и подарил ее сатьяграхам. Она находилась в 34 километрах от Йоханнесбурга (туда и обратно — 68 километров пешком). Ганди, которому перевалило за сорок и который питался одними фруктами, легко проделывал этот путь за день.
На ферме Ганди был счастлив, он шел вперед по пути минимализма, сам пек хлеб, чем очень гордился, писал справочник по здоровому образу жизни, учился столярному и сапожному делу под руководством Калленбаха (тот научился делать сандалии в монастыре траппистов под Дурбаном). Ни стульев, ни кроватей не было, спали под открытым небом, у каждого была подушка и по два одеяла, ели мало. Никаких слуг, разумеется. После такой жизни тюрьма не страшна. В обществе Калленбаха Ганди испытывал власть ненасилия на змеях. Кроме того, они воспитывали юношество: обучали детей колонистов, отдавая предпочтение воспитанию сердца; физический труд был в почете. Группа людей, которые, бросая вызов правительству Трансвааля, намеренно жили бедно и строго и тем были счастливы, внушала спокойствие остальной индийской общине.
Финальная стадия
После поездки в Индию Гокхале справился у Ганди о численности его «армии мира». Ганди с серьезнейшим видом ответил, что рассчитывает на 16 сатьяграхов, максимум 66. Эти цифры повергли Гокхале в задумчивость: горстка индийцев против правительства Трансвааля. Просто он не мог предвидеть стратегии Ганди, который вовлечет в движение тысячи индийцев.
Итак, кампания началась. Две группы «сестер» — «Сестры Феникса» (в том числе госпожа Ганди) и «Сестры Толстого» — проникли без разрешения соответственно в Трансвааль и в Наталь. Прежде чем вторая группа была задержана, «сестры» убедили шахтеров из Ньюкасла начать забастовку. Те оказались готовы и бросали работу сотнями, потом тысячами. Когда женщин арестовали и посадили в тюрьму вместе с уголовниками, эта новость облетела все страны мира, общественность возмутилась и забастовка приняла еще больший размах. Забастовка шахтеров — это уже серьезно. Ганди, «и растерянный, и довольный», поспешно отправился туда, не имея ни малейшего представления о том, что станет делать. В очередной раз он действовал по обстоятельствам. Когда владельцы шахт перекрыли воду в домах забастовщиков, Ганди посоветовал им уйти оттуда, захватив с собой только одеяла. Но куда они пойдут? Ганди приютила у себя чета христиан из Мадраса по фамилии Лазарус; маленький садик при их доме превратился в настоящий караван-сарай, куда постоянно прибывали «паломники»; спали под открытым небом, питались рисом, пожертвованным купцами из Ньюкасла.
Вскоре у домика Лазарусов собралось около пяти тысяч паломников, и Ганди не знал, что ему делать с этой массой мужчин, женщин и детей. Прежде всего — обеспечить их безопасность. Он решил отвести их в тюрьму в Трансваале: до границы было 58 километров, то есть два дня пути. Он объяснил им ситуацию, описал суровый тюремный быт, предложив колеблющимся вернуться в шахты. Ни один не отступил. Наоборот, приходили все новые и новые шахтеры.
Итак, 28 октября 1913 года начался первый из длинных маршей, возглавленных Ганди. Предварительно он внушил своим подопечным, что вести себя следует мирно: если даже их будут оскорблять или бить, нельзя отвечать тем же. Они должны позволить арестовать себя, если полиция того потребует. Каждый получил скудный паек хлеба и сахара на дорогу. «Паломники под предводительством Ганди образуют живописную армию, — писала «Санди пост». — Вот они перед нами, худые, доведенные до крайности, с ногами как палки, но на самом деле, глядя, как они, полуголодные, идут вперед, сознаешь их силу»[115].
Во избежание беспорядков Ганди лично распределял еду. В книге «Сатьяграха в Южной Африке» он говорит о стоицизме этих паломников нового типа, голодных и исполненных решимости шахтеров, сравнивая этих мужественных людей с эпическими героями и великими историческими деятелями. Он рассказывает, как две женщины потеряли ребенка; одна бессильно смотрела, как ее малыша уносит речным потоком. «Не надо оплакивать мертвых, — сказала она, — мы должны работать ради живых».
Ганди арестовали, выпустили под залог, снова арестовали. Марш продолжался без вождя. В Бальфуре полиция хотела заставить шахтеров сесть в поезд, чтобы депортировать их в Наталь. Они отказались. Полак, которому Ганди передал командование, сумел убедить их повиноваться. В дороге их не кормили, а по прибытии посадили в тюрьму. Правительство изобрело способ заставить их работать: шахты преобразовали в концентрационный лагерь (этот термин вошел в употребление во время Англо-бурской войны), белых рабочих произвели в охранники, а каторжные работы проходили под землей. Мужественные шахтеры, настоящие сатьяграхи, отказались спускаться в забой. Их приговорили к наказанию кнутом. Напрасный труд. Эта дикая расправа вызвала другие забастовки на севере и на западе Наталя. Новые адепты поднимались повсюду Тогда правительство решило выжечь бунт каленым железом. «Расизм и корысть сплотились, породив жестокие репрессии, конная полиция загоняла бедных индийских рабочих в шахты»[116]. Сама эта дикость и печальная банальность такой реакции в противовес изобретательности, мужеству и достоинству сатьяграхи играли на руку движению сопротивления.
В это время Ганди, как и Полак и Калленбах, сидел в тюрьме. Он подметал двор и крошил камни. Потом его перевели в Преторию и заперли в каменном мешке без окон. Не на что было сесть, не с кем поговорить, однажды его связали по рукам и ногам. А волна сопротивления росла, уже 50 тысяч законтрактованных рабочих бастовали, несколько тысяч «свободных» индийцев бросили в тюрьму.
В одночасье южноафриканский вопрос встал на повестку дня в Индии и во всей Британской империи. Из Индии поступали потоки золота; один христианский миссионер — Чарлз Фрир Эндрюс[117], который потом станет близким другом Ганди, — отдал южноафриканскому движению, как и некоторые другие, всё, что имел (кстати, он прибыл из Индии, посланный Гокхале, чтобы заменить недавно арестованного Альберта Уэста во главе «Индиан опинион»; информация, как и пропаганда, сообщение между Индией, Южной Африкой и Англией в этот период приобрели особое значение, и Ганди позаботился о том, чтобы передать управление своим помощникам).
