Они упомянули латинское название Euphorbia Lathurus и тут я поняла, почему посылали людей обыскивать сад. Врачи объяснили, что речь идет о растении, в быту называемом молочай, в данном случае — молочай каперсовый. В то самое время, когда случилось несчастье, он, вероятно, цвел и мог стать причиной отравления. В этом растении содержится млечный сок, являющийся сильнейшим раздражителем желудочно-кишечного тракта. Он мог вызвать тошноту, расстройство желудка и в какой-то момент — головокружение.
Было очевидно, что пострадавшая стала жертвой этого яда и, поскольку в саду был обнаружен куст каперсового молочая, казалось вполне вероятным, что он и был причиной отравления.
Возможно, не зная об опасных свойствах этого растения, она дотрагивалась до него, после чего начинались приступы ее болезни.
Мы были поражены. Мама никогда не проявляла интереса к нашему саду — клочку земли за кухней с дюжиной растущих на нем кустов, одним из которых оказался каперсовый молочай.
Я не могла вспомнить, что она спускалась в сад в последнее время, и даже если и спускалась, вряд ли обращала внимание на какие-то растения. Но по выдвинутой версии в те дни, когда у нее бывали приступы, она имела контакт с этим растением. В саду стояла скамейка. Действительно, миссис Кримп несколько раз видела, хотя и довольно давно, что Дезире сидела там. Куст каперсового молочая рос вблизи от этой скамейки. На основании всего этого был сделан вывод, что каким-то образом ядовитый сок попадал ей на руки, а с них — на пищу, которую она ела. Кроме того, утверждалось, что некоторые люди более чувствительны к действию этого яда, чем другие, и делалось предположение, что пострадавшая относилась именно к этой группе. Однако смерть не была вызвана ядом. Ее причиной было падение.
Было вынесено окончательное решение — смерть от несчастного случая. Возможно, кому-то такое объяснение могло показаться убедительным. Но только не мне, так хорошо знавшей ее.
Однако все было кончено. Она ушла навсегда. Впереди меня ждала пустая, лишенная смысла жизнь.
Что же теперь? — спрашивала я себя. Что мне дальше делать? Я не знала, и это мало меня заботило. Одна только мысль не покидала меня: «Она ушла навсегда».
Прошло несколько дней, тусклых, лишенных смысла. Я была слишком удручена, чтобы воспринимать ситуацию и полностью осознавать, как резко теперь изменится моя жизнь.
Чарли и Робер делали все, чтобы помочь мне. Я встречалась с ними каждый день. И всякий раз они оба старались убедить меня в том, что они мои истинные друзья и сумеют позаботиться обо мне. Долли был безутешен и не только из-за того, что «Графиня Мауд» должна была сойти со сцены, так как без Дезире она никуда не годилась. Лайза была совершенно больна. Она не выходила из своей комнаты и, казалось, искала уединения.
Я подумала о моем финансовом положении. Мама, работая в театре, получала довольно значительные суммы, но она щедро тратила их и, кроме того, в жизни даже добившейся успеха актрисы всегда бывают периоды застоя. Она жила на широкую ногу, тратила почти все, что зарабатывала, и нам пришлось подсчитывать, останется ли что-нибудь для меня после выплаты долгов. Тогда, если этими средствами правильно распорядиться, они смогут обеспечить мне небольшой доход, которого, возможно, хватило бы на скромную жизнь. Дом принадлежал мне, но я была бы не в состоянии содержать его и сохранить штат прислуги.
Прежде всего я подумала о супругах Кримп. Они, вместе с Джейн и Кэрри, стали частью моей жизни. У Мэтти были свои планы — она собиралась уйти, потому что, как она выразилась, у меня скоро отпадет необходимость в гувернантке.
Потом Робер сказал, что хочет купить у меня дом. Он должен где-то жить в Лондоне, и ему уже давно надоело останавливаться в отелях. Он оставит прислугу и, разумеется, я должна считать этот дом своим в любое время.
— Робер, на самом деле вам не нужен этот дом, — сказала я. — Вы покупаете его только потому, что знаете, в каком затруднительном положении мы все здесь оказались.
— Нет-нет, — настаивал он. — Мне действительно нужен дом. Зачем мне искать что-то другое, когда — вот он, здесь? Это же ее дом. Я чувствую, она бы хотела, чтобы я это сделал. Она всегда так много говорила о тебе. Просила меня позаботиться о тебе, если когда-нибудь в этом будет необходимость. Ты понимаешь?
Я понимала. Он любил ее и делал это ради нее.
Встал вопрос о Лайзе.
— Не будем ее беспокоить, — сказал он. — Ей и без того тяжело. Она была искренне благодарна Дезире. Сейчас она очень переживает. Нет, она должна остаться, если сама этого захочет.
Миссис Кримп сказала, что всегда знала: мсье Робер — достойный человек, хотя он и иностранец, но настоящий джентльмен.
Она сама и мистер Кримп будут заботиться о нем. Они не могли скрыть свою радость от того, что о своем будущем они могут теперь не беспокоиться.
Затем нужно было решить вопрос с Мартой. Она уже переговорила с Лотти Лэнгдон, которая всегда хотела заполучить ее себе и даже несколько раз пыталась переманить от Дезире.
— Я не смогла бы остаться здесь, — сказала она. — Слишком много воспоминаний. Мы так долго были вместе. Но теперь ее нет, и зови — не зови, она уже не вернется. Мне все время приходится напоминать себе об этом. Я знаю, что бы она сказала, будь она здесь, царство ей небесное. «Марта, постарайся разумно смотреть на вещи. Я ушла из этого мира, а ты еще здесь. Ты должна жить дальше. Прежде все было хорошо, но эта жизнь кончилась. В твоем деле тебе нет равных, и Лотти Лэнгдон всегда хотела взять тебя к себе. Она не раз говорила, лучше тебя нет». Вот, что бы она сказала. А о тебе, Ноэль, Чарли сумеет позаботиться. Она всегда говорила, что Чарли у нее на первом месте. Он самый надежный, несмотря на то, что женился на этой старой фурии. А Робер в память о ней сохранит этот дом, и он всегда будет для тебя родным домом. Я не знаю, чтобы кого-нибудь еще так любили, как ее. Она этого заслуживала. Нет, я не могу оставаться здесь, мне лучше уехать и поскорее. И тебе, Ноэль, надо бы сделать то же самое, хотя бы на некоторое время. Если я могу хоть чем-то помочь тебе… Но, по-моему, Чарли собирается поговорить с тобой.
Она оказалась права. В тот же день Чарли подошел ко мне со словами:
— У меня к тебе серьезный разговор, Ноэль.
Когда мы перешли в гостиную, он сказал:
— Как ты знаешь, твоя мама и я были большими друзьями.
— Да, я знаю.
— Эта дружба длилась долгие годы. Я знал ее как никто другой. И очень любил, Ноэль.
Я кивнула.
— Милая моя девочка, ты для нее всегда была важнее всего. Она была замечательной женщиной. Чуждой условностям — да. Не всегда ее поступки принимались обществом. Но разве это что-то значит по сравнению с пылким, любящим сердцем, — он замолчал, от волнения не в силах продолжать.
Я ждала, уважая его чувства.
— Она просила меня позаботиться о тебе, — продолжал он. — Она сказала: «Если со мной что-нибудь случится и нужно будет, чтобы кто-то помог Ноэль, я хочу, чтобы этим человеком был ты, Чарли». Вот что она мне сказала. Но дело не только в этом. Я ведь и сам очень привязан к тебе, Ноэль.
