То, что на заднем дворике добропорядочного горожанина подростки собираются выпить или наскоро курнуть косяк, никто не знал или не хотел знать.
Появился было в полиции какой-то сержант, считающий своим долгом ползать по всем закуткам и наводить там порядок, но попался на том, что гоняет по ночам на служебной машине с компанией местных шлюх, за что и был уволен.
Полиция предпочитала другие места — парки и дворы неблагополучных районов, окраину города и мост, но никогда не проверяла центр — а именно в центре и стояла почта мистера Пибоди.
Кварталом выше располагалось здание администрации, возле которого истекал трипперными каплями толстозадый амур, водруженный на чашу фонтана. Здание когда-то выкрасили в едкий желтый цвет, и сколько ни пытались перекрасить заново, надоедливая желтизна все равно проступала наружу.
От администрации вниз по улице тянулся кованый готический забор, на который опирались запыленные каштаны.
Забор внезапно обрывался, сломленный натиском банка — мучнисто-белого, с черными тонированными окнами и вращающейся дверью. Возле банка висела стеклянная коробка для пожертвований с фотографиями умершего в прошлом году Марка Рида — пятилетнего мальчишки с лейкемией. В коробке по-прежнему валялись монеты и пара смятых купюр.
Напротив банка красовалась башенка с офисами страховых компаний, социальных служб и кабинетами нотариусов. В прошлом башенка эта выполняла роль городской тюрьмы, и нотариусы с соцработниками вечно жаловались на духоту и низкие потолки.
Под крышей башенки топорщились наросты кондиционеров.
К башенке прижался торговый центр «Кассиопея», знаменитый своими распродажами и конкурсами детских рисунков, победитель которых получал в подарок бумажный колпачок и пронзительный свисток.
Среди этого великолепия серенькая почта с рыжеватой клумбой у входа попросту терялась, а ее задний двор словно и вовсе не существовал.
— Ну и? — поторопила Минди притихшего Макса Айви. — Какие планы на будущее?
Макс поднял глаза.
— Я решил, что хочу работать в ФБР.
Минди засмеялась первой, следом за ней прыснула Стефани.
— А я подала заявку в колледж воспитания английских королев!
— Мои родители готовят меня в президенты!
Макс пожал плечами.
— Минди, ты же хочешь стать драматургом, — мягко сказал он. — Это тоже не так-то просто.
— У меня есть талант драматурга. Мои пьесы ставили еще в воскресной школе, — отрезала Минди, — а ты под бронежилетом подохнешь в муках.
Она подумала немного и смягчилась:
— Впрочем, кто знает… У твоих родителей есть деньги и связи.
Макс улыбнулся. Он не отделял заслуг родителей от своих собственных. Их связи и деньги всегда работали на Макса, и он не представлял себе, как может быть иначе. С детства болезненный, малосимпатичный, он все-таки уверенно держался на верхушке школьной иерархии и привык считать это своей заслугой.
Если иногда ему и казалось, что он наполнен до краев бездумной пустотой, то ощущение быстро проходило: пустота изгонялась с помощью куртки с надписью «Фред Перри» или коллекционных наручных часов (мистер Айви немного слукавил, и часы эти были не единственными в мире, а всего лишь две тысячи тридцать вторыми, но Максу этого знать было необязательно).
Макс мог бы стать одним из звезд школы «Норд-Вест», но ему не хватало характера. Мягкость, особая вкрадчивость и неустойчивость делали его обычной декорацией любой компании, и никем больше. Именно по этой причине он не прижился ни в одной из частных школ округа. В частных школах деньги уравнивали всех, и чтобы выделиться, нужно было обладать хоть каким-то талантом. Макс талантов не имел. У него были только деньги и порожденное ими самолюбие.
Минди и Стефани пригласили его за почту, чтобы выпить и поболтать, совершенно бесцельно, как Стефани бесцельно чесала шею рыжему коту Баксу.
И все же Минди предоставила Максу свое колено, потому что любила видеть, как даже самый холодный и вялый парень нервничает и горячится под давлением растущей надежды. И не только надежды.
Из-за этого колена Макс никак не мог взяться за свой стаканчик и в итоге сделал всего пару глотков, а Минди и Стефани тем временем прикончили почти всю бутылку.
— У тебя все получится, — сказала Стефани, вдруг представившая себя женой состоятельного агента ФБР.
Минди взмахнула стаканчиком, очаровательно улыбнулась:
— Через десять лет мы соберемся в школе на вечере встреч и увидим, кто чего добился. Я приеду с толпой поклонников и фотографов. Стеф — с богатым мужем и собачкой в сумке, ты — в темных очках и иранским загаром, Кирк Макгейл…
— Кирк Макгейл никогда не притащится в школу, — закончил за нее сам Макгейл, вывернувший из-за забора. — Будь я проклят, но такие встречи не для меня. Дерьмо собачье. Моя мамочка до сих пор пудрит носик и является на эти вечеринки, а потом рыдает в подушку, потому что ее лучшая школьная подружка все еще весит пятьдесят килограмм, а моя матушка все сто…
Следом появился Моран, грузный, в покрытой темными пятнами пота футболке.
— У вас не было тренировки? — спросила Минди, быстро и незаметно сбросившая руку Макса со своего колена.
— Хогарт получил травму, — хмуро сказал Моран, — говорит, споткнулся на лестнице в подвале и на все четыре приземлился… хромает как старая табуретка.
Минди поставила стаканчик на ступеньку.
— Он не будет играть в эту субботу?
— Черт его знает. Он разбил колени… я бы на его месте на поле выходить не стал.
— То есть, он не будет играть? — повторила Минди.
Макс Айви бросил на нее быстрый взгляд и прикусил губу: он битый час сидел здесь, приклеенный к ней, будто комнатный песик, украл из дома фруктовую настойку, без которой миссис Айви не могла унять свою мигрень, но не добился ни проблеска интереса… А одно упоминание имени Хогарта зажгло огонек в голубых глазках снежной королевы школы «Норд-Вест». Да что за чертовщина…
— Моя мама дружит с миссис Хайтауэр… — начал он.
— Привет, Макс. — Кирк пожал Максу руку.
— Привет… так вот, моя мать дружит с миссис Хайтауэр…
— Айви, заткнись, — приказала Минди. — Дай нам обсудить субботнюю игру.
— Да, — кивнула Стефани, — мы же группа поддержки, мы должны все знать…
— Кит не говорил, его можно навещать?
— Миссис Хайтауэр! — почти прокричал Макс. — Сказала! Что Хогарт огреб от своего папаши за то, что… за то, что она видела Кита с Томми Митфордом. И они оба были голые. Ни в каком подвале он не падал, ясно?
Макс не собирался этого говорить. Все знали, что миссис Хайтауэр за всю жизнь не сказала ни одного слова правды. Кое-кто считал, что и сгинувшего на войне сына она тоже выдумала, хотя и видели на стенах ее комнатки выцветшие фото с улыбающимся молодым парнем в старомодной тенниске.
