Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Тем временем перед гостями Вариния явились двенадцать флейтистов-виртуозов, приехавших из Афин. Юноши в одинаковых зеленых хитонах приложили к губам флейты, и полились нежные звуки буколического[137] напева.
Слушая пересвисты флейт, Катулл боялся потерять власть над собой.
Аллий шепнул ему на ухо:
– Не сходи с ума, петушок. Что ты вытаращился, как будто никогда ее больше не увидишь? Уверен, что она решила не упускать такого красноречивого поклонника. Взгляни лучше назад, там стоит здоровенный, как борец, малый, смуглый и бравый… видишь? Это Марк Антоний, родственник Цезаря. Будучи претором Македонии, дочиста ограбил и разорил всю страну. По беспутству он считается одним из первых в Риме. Вот и теперь, гляди-ка, приволок в самое избранное общество свою любовницу, актрису-гречанку… Справа от них юная, тоненькая, очень миловидная вдовушка Сервилия. Говорят, Цезарь так ею прельстился, что подарил малютке черную жемчужину, оцененную в шесть миллионов. А там… смотри внимательно! Подошел к хозяину… повернулся сюда… чешет голову мизинцем, чтоб не испортить прическу… Это муж Клодии, наместник в Цизальпинской Галлии и Иллирии, Метелл Целер.
Катулл с враждебным чувством разглядывал грузного, широкоплечего сенатора лет сорока пяти. Ему показались отвратительными тяжелые челюсти, толстая шея, неподвижные глаза и редкие волосы, начесанные на лоб. В облике Целера ощущалась холодная и уверенная сила, выпяченная нижняя губа указывала на высокомерие, а тучный живот и красноватый мясистый нос обличали пристрастие к застольям. Знатный род, богатство и непреклонность при защите позиций оптиматов создали Целеру положение одного из столпов сенатской аристократии.
Клодия заметила появление Целера, но не подошла к нему. Она немного отодвинулась от Катулла и стала расспрашивать Мунацию о каких-то пустяках.
Музыка смолкла. Флейтисты удостоились снисходительного одобрения гостей.
– Во времена наших дедов такие выступления казались скучной и непонятной диковиной, – сказал Меммий. – Случалось, зрители бросали в музыкантов грязью или тухлыми яйцами, а наниматель заставлял их подраться, чтобы пинки и затрещины немного развлекли римскую знать. Для меня же музыка значит не многим меньше, чем поэзия.
Среди гостей появился улыбающийся хозяин. Он посылал воздушные поцелуи матронам и раскланивался во все стороны. Он сыпал любезностями, и ответные любезности сыпались на него. Представительный раб провозгласил звонким голосом, что сенатор Публий Вариний благодарит всех, милостиво одаривших его своим вниманием, и просит гостей перейти в дом для продолжения праздника.
– Это означает, – пояснил опытный Аллий, – что сенаторы со своими женами приглашаются в главный триклиний за один стол с хозяином. Остальные могут расположиться в соседних комнатах или напиться прямо в саду…
Катулл шагнул к Клодии, но, опомнившись, замер. Он не решался еще раз просить ее о встрече и чувствовал себя глубоко несчастным. Клодия посмотрела на него с загадочной улыбкой и слегка кивнула Мунации.
– Мой муж уехал в Синуэссу, на горячие ключи, у него разыгралась подагра, – сказала Мунация. – Через два дня, в свой день рождения, я буду рада видеть друзей. Прошу тебя, Клодия, и тебя, Катулл, не забыть одинокую, больную старушку Мунацию.
– О, благодарю, благодарю тебя… за приглашение! – воскликнул Катулл не в силах сдержать мальчишескую радость.
– Что делать, я должна идти к мужу, – с сожалением сказала Клодия. – У этого тупицы Вариния соблюдается старинный обычай, по которому во время трапезы жена должна сидеть в ногах своего супруга, как рабыня. Чтоб его истерзали Эринии[138] и порвали бешеные собаки!
Только теперь Катулл заметил, что они привлекают общее внимание. Но разве могло быть иначе? Красота Клодии явилась мишенью для множества завистливых взглядов. Приглушенные пересуды ползли смрадным душком, кривились в усмешке мокрые губы сплетников и развратниц. Вот общество, о котором мечтал для него отец, – Катулл мрачнел от сознания своей отчужденности спесивому и злонравному сборищу знати.
Зато Клодия презирала их ровно настолько же, насколько они осуждали ее дерзкое своеволие. Спокойно и холодно глядя перед собой, она будто не замечала, что наступает на полы сенаторских тог и златотканых паллиев.
Клодия подошла к Целеру, они обменялись вежливыми приветствиями, как чужие. Клодия положила два пальца на локоть мужа. Ее движения были снисходительны и небрежны. Целер сказал что-то, почти не раскрывая рта, и они медленно последовали за другими парами, направлявшимися в триклиний.
Вечером, когда гости вышли в сад, Катулл снова увидел Клодию. Она оживленно разговаривала со своими соседями. Целер стоял рядом, самодовольно ухмылялся и, прикрываясь платком, икал.
Аллий опасался, как бы захмелевший Катулл не допустил какую-нибудь непростительную выходку.
– Да успокойся ты наконец, – увещевал он веронца, – все равно сегодня тебе уж к ней не подойти. По-моему, они собрались уезжать. Через два дня встретишься со своей богиней у Мунации. Чего тебе еще? Клодия не из тех, кто заставляет поклонников долго страдать. Взглянем-ка лучше на их отъезд. Право, стоит. Либурна[139] покрыта резьбой и позолотой, задрапирована канузскими тканями, наверху золотой Меркурий, на кистях самоцветы… А каковы гиганты носильщики! Прямо двуглазые циклопы[140]! Позади черноликие нумидийцы и служанки, под стать своей госпоже! Впереди скороходы с тростями, и трубачи, и глашатаи… Боги, какое великолепие! Целер-то, оплот праведных нравов, первый нарушает закон об ограничении роскоши… Хорош, нечего сказать! И до дома-то им не больше двух шагов, а сколько шума и блеска!
Катулл стал прощаться с Аллием и Меммием.
– Доберешься ли ты без провожатого? – забеспокоился Аллий. – В темноте скрываются беглые рабы и ужасные призраки. Ты хоть и не сильно пьян, но совсем ополоумел…
Катулл отказался просить у хозяина раба с факелом. Тогда Меммий протянул ему короткий меч, припасенный для ночной прогулки.
– Возьми, все может случиться, – сказал он. Покинув постылое палатинское веселье, влюбленный Катулл уныло побрел к себе на Квиринал.
V
На другой день Катулл отправился в скромные термы[141], нанял банщика, приказал ему свести с тела волосы и умастить кожу. После мытья он лежал на скамье и дремал.
В круглый водоем с журчанием стекала вода. Поодаль цирюльник брил толстопузого торговца, развлекая его похабными анекдотами. Трое стражников, сменившихся после ночного дежурства, распивали с усталым достоинством кувшин дрянного вейентского.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
