– Да, – оживился папа, – она так заливисто хохотала. Когда я ей в лицах изображал, как мы пишем реферат, а у нас не получается.
– Мама мне до сих пор простить не может твою хихикающую биологичку, – добавил он мрачно, – называет её «крысой зоологической». Но, Муськин, при чём тут этот случай? Ты мой ребёнок. У меня природный инстинкт тебя защищать. А этот товарищ, Андрюша твой, он тебе кто?
Папа вздохнул.
– Ладно. Хотя я бы не связывался. И осторожнее в подъезде, ладно? Зайди с кем-нибудь, не одна.
– Я тебя люблю, пап, – сказала я и сразу смутилась ужасно.
Но и он тоже сказал, что меня любит, и тоже немножко смутился! Слышно было по голосу.
Я положила трубку.
И подумала, что Андрюша мне никто. Но я так хорошо помню, как просто не могла пойти к биологичке. Лежала на кровати и не могла с неё подняться. Так что и Андрюха не сможет. А раз у него нет никого, кто мог бы его пойти «отмазать», пойду я. Да и папа, я уверена, «связался бы». Будь он на моём месте.
Увезли!
Я нажала на кнопку домофона.
– Кто там? – вдруг закричала Улитка.
– Извините, что так поздно, это Макарова.
– Кто?!
– Лиза, – сказала я, – Лиза Макарова. Можно я зайду? Простите, что так поздно, я на минуточку.
– О боже, – сказала она, но открыла.
Улитка была в лосинах. Леопардовых! Просто жуть.
И в футболке, на которой (Алаша, ты где?!) было написано: «¿Quieres joder conmigo, cabrón?»
Атас, просто атас. По-испански это значило: «Хочешь переспать со мной, козёл?» У нас в подъезде лет пять назад снимали квартиру испанцы, так вот их пацаны всё исписали в подъезде ругательствами, вместе с переводом на русский. А я на зрительную память не жалуюсь…
Я задумалась об этих испанцах и не заметила сразу, что Улитка комкает в руках бумажный платок. А в глазах у неё – слёзы.
– У вас что-то случилось? – спросила я, проходя за ней в квартиру, в которой довольно вкусно пахло едой. Много запахов – и курица, и огурцы, и мандарины, и шоколад. Можно подумать – Новый год. Но почему тогда она плачет?
И вещи разбросаны по всей прихожей. Какие-то документы, кошелёк, даже трусы и майки, а ещё на подзеркальнике лежала разорванная пачка памперсов, а прямо возле горы перевернутых кроссовок валялась соска.
Я подняла её. И посмотрела на Улитку. Она покачала головой.
– Увезли! Понимаешь! Увезли! Два часа назад! Я обзвонилась! А она не подходит! Господи…
И она прямо в прихожей, посреди всех этих вещей, вывалила на меня свою историю.
Оказывается, у её внука, которому всего годик, поднялась вечером температура. Он кашлял несколько дней, и вдруг – больше тридцати девяти. И ничем не сбивалась! Ни свечками, ни сиропами! Они вызвали скорую. Пришла соседка, она педиатр, сделала какой-то укол. А температура так и не понизилась. Они вызвали скорую, а малыш вдруг стал хрипеть. И задыхаться. Они потащили его в ванную, чтобы он паром подышал, потому что эти приступы – кажется, они называются «ложный круп» – так и сбиваются. А Улитку отправили за небулайзером. Она понеслась в аптеку. Взяла с собой три тысячи. А небулайзер стоил шесть!
– Шесть, Лиз, – утирая слёзы, проговорила Улитка. – Мне не жалко, не дай бог, просто я даже не сообразила с собой столько денег взять!
Она упросила аптекаршу дать ей его в долг, то есть за три тысячи, а ещё три Улитка принесла бы через полчаса, но когда она притащила аппарат, то детей и внука уже не было. Видимо, их увезла скорая. Соседи сказали, что она приезжала.
А дочка не подходит к телефону мобильному. Уже два часа.
– Вдруг он умер? – с широко раскрытыми глазами прошептала Улитка. – Вдруг мне не говорят?
– Перестаньте! – строго сказала я ей. – Хватит говорить ерунду! Ну не могут они поговорить с вами, ну и что. Всякое может быть. Может, они ему процедуры делают.
– Какие? – с надеждой спросила Улитка.
Я чуть не взвыла: ну откуда мне-то знать? Что я за чипэнддэйл, всем должна помогать!
– Капельницу, – пришло мне в голову.
– Ну да, – не поверила Улитка, – а почему тогда она не подходит?
– Может, она ему руку держит, чтобы капельницу не дёргал!
Откуда я это знаю, про руку, в больнице-то лежала один раз в жизни, с аппендицитом, в десять лет… Наверное, читала где-то.
– А зять почему не подходит? – не отставала Улитка. – Он вообще недоступен! Почему?
Час от часу не легче! Может, открыть журнал и влепить Улитке двойку по поведению? Сумасшедшие у неё вопросы, честное слово. Спросила бы ещё, видят ли сны муравьи…
– Погодите, – сказала я, – а вон там, под вешалкой, что лежит?
Улитка нагнулась, и я отвела глаза, чтобы не видеть её толстую попу, обтянутую леопардовой тканью. Никогда больше к учителям домой ходить не буду, насмотрелась, спасибо.
– Телефон! – ахнула Улитка. – Его, точно! Он, наверное, упал и выключился, а ребята уже не стали его искать. Ох, спасибо… Погоди, а капельница – это же такая боль…
– А у вас там ничего не горит на кухне?
– Ай! Ох!
Она довольно изящно перепрыгнула через гору кроссовок и направилась на кухню. Я вздохнула и принялась стаскивать сапоги.
Улитка и я
Еды у неё на кухонном столе было – завались. Две огромные миски с салатами, одна – с крабовым, другая – с оливье. Две поменьше – свёкла с майонезом и какие-то мелко-мелко нарезанные овощи, вроде солёных огурцов. Из духовки Улитка как раз доставала огромный, во весь противень, пирог с капустой. Кажется, он называется смешным словом «кулебяка». Пирог здорово подгорел с одного края. Я открыла окно, чтобы проветрить. И всё же решила спросить:
– Вы кого-то в гости, что ли, ждёте?
Она посмотрела на меня как на сумасшедшую. Я ответила тем же. В конце концов, не у меня на груди написано: «Хочешь переспать со мной, козёл?» – пусть даже и по-испански.
– Ну что ты! – воскликнула Улитка. – Это я так стресс снимаю. Готовлю как ненормальная. Готовлю и немножко забываюсь…
Она со вздохом посмотрела на кулебяку, и мне тоже захотелось вздохнуть, потому что я почувствовала, что прижимаю к груди краденый школьный журнал.
А ещё я осознала, что должна вручить его не классному руководителю, а замученной раскрасневшейся и заплаканной тётеньке в лосинах из тигровой шкуры, у которой только что увезли в больницу внука.
