Он пришел, потому что узнал про казненных на площади друзей и соратников и начинал опасаться за собственную жизнь.
Ксавье поставил перед ним чашку чая, вдумчиво и напряженно глядя в лицо этого близкого для своего друга человека.
– Я, может быть, неправ, что пришел сюда, что подвергаю вас опасности.
– Ты все правильно сделал, – сказал Сесар. – Тебе необходимо укрыться в надежном месте у надежных людей.
– Во всем Орийаке таких мест нет.
– Значит, не в Орийаке, – Сесар задумчиво опустился за стол напротив.
Они все молчали какое-то время.
– Ловаль, – неожиданно произнес мальчик.
Ну, конечно же, Эдмон Ловаль виделся ему единственным и верным решением. Оба мужчины посмотрели на него.
– Уйти к макисам? – произнес вслух эту новую для себя идею Сесар.
Хорхе невольно усмехнулся:
– Я ушел от вас, потому что стремился уйти от войны, а теперь…
– Теперь не приходится выбирать, – заметил Ксавье.
– Да, но ведь я даже не знаю, где найти теперь Эдмона Ловаля.
– Где-то… – произнес Ксавье задумчиво.
– Да уж, верно, что где-то, – Хорхе вновь усмехнулся горько и обреченно.
– Это можно узнать у Венсана, – сказал Сесар.
Он поднялся и на пару минут покинул комнату.
А когда вернулся, положил перед Хорхе на стол стопку банкнот.
– Откуда эти деньги? – поразился Хорхе, знавший, как нелегко приходилось им всем сейчас.
– Это деньги Венсана Кара. Бери, они тебе пригодятся, чтобы уйти.
Хорхе неуверенно взял банкноты.
* * *
Вечером мадам Бернадет принесла ужин Венсану и собрала посуду, которую он так и не привык убирать за собой.
Она была бледна, а брови ее нахмурены. Однако Венсан, совершенно погруженный в собственные мысли, не заметил этого, пока она не заговорила:
– Вы слышали, что сегодня случилось на площади, мсье Венсан? Ужас-то какой, и говорить страшно.
Венсан бросил беглый взгляд в ее сторону и только сейчас обратил внимание на ее бледное лицо.
– Я был там, – коротко сказал он.
Она всплеснула руками.
– И вы видели? Сами? Как этих несчастных… – слова ее обрывались от волнения. – Кровь, убийства, мне соседка рассказывала. Прямо, говорит, как на войне.
– Хуже, чем на войне, – согласился Венсан.
– Да уж, такое время. Неспокойное. Сейчас только сиди молча, тише воды ниже травы, а не то живо… Да уж, – повторяла она, кивая, – такое время…
Венсан посмотрел на нее чуть дольше, чуть внимательнее. А затем молча приступил к ужину.
* * *
Венсан бросил на стол листок бумаги. Ева подняла его и прочла вслух:
«Один убитый француз – десять убитых немцев».
Опустив бумажку, она посмотрела на него.
– Война, так война.
Он был мрачен. И он был зол, словно это лично ему бросили вызов.
– Мы сорвем все их плакаты и заменим на наши.
Сесар произнес, наклонив голову:
– А потом мы станем воплощать это в жизнь?
– А потом мы воплотим это в жизнь, – утвердительно и сухо повторил Венсан.
* * *
Той же ночью плакаты оккупантов были сорваны, и на их месте появились листки Сопротивления. В рядах немецкой верхушки, державшей под контролем Орийак и окрестности, это вызвало яростное бешенство. Они жаждали смирения, но добились обратного результата, словно бросили кость в горло изголодавшемуся зверю.
Группа теперь собиралась чаще чем раз в неделю, на этот раз им пришлось встретиться в субботу. Не было только Евы, ее не удалось разыскать. Соланж и Венсан догадывались о том, где она, но решили ее не беспокоить. Все остальные были в сборе. И все были взволнованны. Немцы схватили еще нескольких молодых французов. Якобы это они расклеивали на улицах листовки. На самом деле в это никто не верил. Даже немцы. По радио сообщили, что, если не явится человек либо группа людей, убившие Вернера фон Вауса, то их расстреляют.
Соланж не могла унять дрожь. Венсан в нетерпении ходил по комнате. А Сесар и Ксавье молча сидели за столом. Долго никто не решался заговорить.
– Мы не можем продолжать укрываться в тени, – беспомощно выдавила Соланж.
– Мы? – Венсан остановился напротив нее. – Ты же не предлагаешь всей группе податься в лапы оккупантов.
«Человек либо группа людей…».
Да, это мог быть и один человек.
– Те несчастные погибли из-за нас… – еле слышно произнесла Соланж, вновь возвращаясь воспоминаниями к тому дню.
– Вздор.
– Венсан, разве ты не чувствуешь, что их кровь на твоей совести, на твоих руках?
– Их кровь не на моих руках! – жестко отрезал Венсан. – И не на твоих. Это они хотят, чтобы мы так считали, чтобы мы винили себя, чтобы мы остановились.
– Пусть не тогда, но сейчас, если мы допустим, если… – она обернулась к Сесару с какой-то болью во взгляде, с какой-то мольбой. – Если ты допустишь, чтобы за тебя вновь расплатились другие.
– Ваусаубил я, а не Сесар, – еще жестче отрезал Венсан и медленно опустился за стол.
– И чего мы добьемся? – продолжил он. – Будет еще один показательный расстрел, новая кровь. Кому станет легче?
– Тем, кого не убьют напрасно, – сказал Сесар угрюмо.
Венсан откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на Сесара и на Соланж. Ксавье потупил взор.
Неожиданно раскрылась и хлопнула дверь в прихожей. Все переглянулись, Венсан поднялся и вышел в коридор.
У входа, закинув голову назад и закрыв глаза, стояла Ева. Она была еще бледнее обычного.
– Ева? – ее вид насторожил его.
Она отстранилась от двери и, отбросив сумочку, прошла в комнату. Он вошел следом. Она будто не удивилась тому, что все в сборе.
– Ева, что…? – начал Сесар.
– Они закрыли еврейский квартал в гетто. Поставили оцепление и запретили всем евреям покидать район.
Сердце беспокойно сжалось в груди Венсана. А Соланж осторожно спросила:
– И совсем никому не дают выходить?
– Совсем никому…
* * *
Они разошлись, так и не приняв окончательного решения.
В конце концов, двух дней, которые выделили оккупанты, могло быть вполне достаточно, чтобы все хорошенько обдумать и взвесить.
– Я не хочу, чтобы ты сдавался немцам, – сказал Ксавье, когда они остались вечером дома.
