Сестры-ведьмы и сестры-яги собрали по избушке целую груду колдовских ингредиентов и, едва часики, продолжавшие тикать на стропилах, надтреснуто прокуковали двенадцать, женская часть Темных организовала вокруг стола хоровод, каждый из участников которого по очереди кидал в котел что-нибудь из кучи, наваленной на столе.
Три ведьмы не переставая, с завыванием бормотали заклинания, а вода в котле, невзирая на то, что он давно улетел с огня и стоял теперь на холодном столе, продолжала бурлить и дымиться. С каждым новым пучком травы, либо копченой птички, либо еще какой-нибудь мерзости пар менял цвет, становясь то синим, то зеленым, то красным и, наконец, с последней порцией колдовских ингредиентов сделался густо-черным, словно воздух наполнился горящей смолой.
Получилось! Получилось! Получилось! - радостно захлопали в ладоши три сестры-ведьмы.
А две сестры-яги в унисон застучали по полу избушки своими искусственными ногами.
Избушка проснулась и возмутилась:
Полегче, пожалуйста! Мне же больно!
Однако никто из Темных сейчас не обратил на нее внимания. Теперь все взгляды были устремлены на Козлавра. Тот расценил столь повышенное внимание по-своему и в замешательстве проблеял:
Что-то музы мои пока молчат, и рифмы по случаю не рождаются.
Не трудись, дорогой, - вкрадчиво проговорила Татаноча. - Стихи нам сейчас твои не нужны. А вот сам ты нужен.
Козлавр, почуяв подвох, задрожал всем телом.
Я-то зачем? - поинтересовался он. - Как известно, гибриды колдовать не умеют.
А нам не это нужно, - таким же ласковым тоном произнесла Луша. - Нам требуется черный козел.
Поэт-сатирик, облегченно переведя дух, развел руками:
Во-первых, по меткому замечанию многоуважаемой Ядвиги Янусовны, я не совсем козел, а существо гораздо более высокого порядка. И, самое главное, совершенно не черной масти, а, наоборот, абсолютно белой.
А нам нужен черный, - тоном, не допускающим возражений, сказала Татаноча. - И раз нам так нужно, значит, так тому и быть.
И не успел Козлавр даже рта раскрыть, как вся компания, набросившись на него, крепко связала ему ноги и руки пахнущими дегтем веревками и принялась сдирать с него одежду.
Произвол! Попрание гражданских прав! - завопил было поэт-сатирик, однако ему немедленно заткнули пасть его же собственной майкой.
Козлавру оставалось лишь дергаться, но и это не помогло. Схватив по охапке ветоши, сестры- ведьмы окунули их в котел и начали тщательно обмазывать Козлавра с ног до головы черной жижей. Они трудились до той самой поры, пока несчастный поэт-сатирик равномерно не окрасился в радикальный черный цвет. Ведьмы придирчиво оглядели дело рук своих и, удовлетворившись результатом, извлекли из пасти кляп.
Поэт-сатирик приготовился дать оскорбителям достойную отповедь, однако не тут-то было. Из его уст не вырвалось ни единого слова. Он лишь жалобно блеял, как самый заурядный козел.
Получилось! - с довольным видом воскликнули сестры-яги, потирая руки.
Козлавр продолжал блеять, но теперь уже не от возмущения, а от леденящего ужаса. Ибо вдруг обнаружил, что вместе с утратой дара речи у него пропали руки и торс. Он действительно превратился в обыкновенного черного козла. Кроме того, от него явственно потянуло серой. Впрочем, последнего явления вообще никто не заметил. Вонь в избушке по-прежнему стояла ужасная.
Темные радостно подхватили козла и на счет Ничмоглота Берендеевича «три-четыре» зашвырнули несчастного, потерявшего привычный облик гибрида на стол рядом с котлом, в котором продолжала бурлить, исходя черным паром, жидкость.
«Сейчас резать будут, - промелькнуло в мыслях у Козлавра. - Прирежут и принесут в жертву. С них станется».
Бабы-яги принесли широкий медный таз, в каком нормальные люди обычно варят варенье.
Козлавр на столе дрожал мелкой дрожью. «Что они задумали? Что они задумали? - пытался он разгадать коварные замыслы еще недавних друзей. - Ах, зачем я раньше не спросил. Сидел бы себе тихо в родном Магинбурге, занимался бы творчеством. Так нет. Потянуло на авантюры».
Ему до того стало себя жалко, что блеянье перешло в протяжный стон.
Ишь гибрида-то заколбасило, - поморщился Ничмоглот Берендеевич. - Даже меня тоска пробирает. Эх, сейчас бы для бодрости чарочку настоечки на козявках.
Делу время, а чарочка потом, - прикрикнула на него Ядвига Янусовна.
Да я теоретически, - стушевался леший. - Просто мечтаю.
Три сестры-ведьмы и Ягуля Янусовна, накренив котел, перелили часть его содержимого в таз. Жидкость немедленно перестала бурлить, а после того как Татаноча что-то туда сыпанула и побормотала, на поверхности образовалась зеркальная пленка.
Татаноча, низко склонившись над тазом, так что ее седые, давно не чесанные пряди едва не
касались жидкого зеркала, вновь завыла заклинание. Натафталина и Лукреция заголосили следом. Серный запах, исходящий от Козлавра, настолько усилился, что даже перекрыл привычную вонь в избе, и Ничмоглот Берендеевич, не удержавшись, расчихался.
Ядвига Янусовна свирепо зашипела и заткнула лицо лешего тряпкой. Ведьмы тем временем продолжали завывать все громче и тоскливее. Зеркальная поверхность подернулась рябью, и через короткое время показалось бледное лицо Сила Троевича.
- А-а-а! - разнесся по избушке восторженный вопль Темных.
Но Сил Троевич их не слышал. Он мирно спал.
В руке Татаночи невесть откуда возник длинный тонкий острый нож. Сталь лезвия угрожающе блеснула. Козлавра вновь охватили самые мрачные предчувствия, и он начал мысленно прощаться с жизнью. Ната и Луша крепко схватили его за рога и задрали ему голову. «И ведь никто никогда не узнает, как и когда погиб великий поэт Магинбурга», - подумал Козлавр.
Татаноча сделала надрез на его шее. Хлынула кровь. Средняя и старшая сестрицы ловко развернули его голову таким образом, чтобы кровь стекала в таз, прямо на зеркальную поверхность. Лицо чародея немедленно заволокло багровой пеленой. А Козлавр, последний раз подумав: «Умираю!» - лишился чувств.
Однако он не умер. Ибо, едва он потерял сознание, Ната и Луша опустили его голову на стол, а Тата сыпанула на рану желтым порошком, и надрез в мгновение ока затянулся, точно его и не было.
Затем все Темные, разумеется, за исключением лежащего на столе в обмороке Козлавра, взялись за руки и закружили новый хоровод вокруг стола, заведя такую жуткую песню, от которой у каждого нормального человека кровь бы в жилах застыла. Песня становилась все громче и громче, лица Темных кривились в кошмарных гримасах, а лицо чародея, плавая в кровавом мареве, все явственней искажалось от боли. А хоровод все кружился и кружился.
Внезапно стены избушки покачнулись. Раз. Другой. Третий.
- Стоять! - топнула метеоритной ногой Ягуля. Но было поздно. По зеркальной поверхности пошли волны. Одна. Другая. А третья, которая оказалась самой большой, выплеснулась через край медного таза и обрушилась на голову Козлавра.
