Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
— Выпить есть? — с порога поинтересовался я.
— Ни для кого нэт! — Он сделал страшное лицо, а потом улыбнулся во весь рот: — Для тебя всэгда есть! Захады, «Сулико» споём, киндзмараули папробуем, у меня сыр есть, хачапури есть, реган, кинза. Мяса немнога… но ты такое нэ будешь.
Ещё бы я у него там на мясо прельстился. Слишком хорошо знаю, из чего (то есть кого!) он шашлыки жарит. Простите, увольте, на каннибализм не ведусь.
Отец Григорий в ритме лезгинки носился из угла в угол, накрывая стол прямо на алтаре. Если нечисть бывает хорошей (а она хорошей не бывает), то вот как раз этот горбоносый священник и был одним из лучших представителей данного богопротивного племени. Меня он пытался убить раза четыре, мою жизнь спасал раз шесть, причём и в тех и в других случаях от всей широты души, искренне считая меня кунаком и братом!
Ну вот такой он человек: накормит, напоит, в беде спасёт, в бою защитит, от врагов своей грудью прикроет, последней рубахой поделится, а при первом же удобном случае… полоснёт, как барана, даргинским кинжалом по горлу и неделю жрать будет, горючими слезами обливаясь. Причём не меня жалея, нет! Будет рыдать от жалости к самому себе: как же, такой шашлык, а кунак «не пришёл», одному есть не то, не празднично, вах…
— Иловайский, генацвале! Зачэм такой пэчальний сидишь, пачему ничего не кушаешь, кито тебя обидел? Мне скажи — я их сначала от церкви атлучу, а потом зарэжу! Своей рукой зарэжу, тока улыбнись, да?
Что я мог ему сказать? Молча опрокинул глиняный стакан красного вина, зажевал кустиком кинзы, потянулся за сыром, но передумал…
— Э-э, я тебя понял, брат. — Щербато улыбнувшись самыми неровными и самыми белыми зубами на свете, отец Григорий своей рукой долил мне до краёв. — Па дэвушке страдаешь, Хозяйку любишь, да? Ай, не красней, не красней так, я тебя нэ выдам… Ничего нэ бойся! Сейчас вино допьём, кинжалы вазьмём в зубы — и во дварец, дэвушку тебе добудем, в ковёр завернём, украдём, как джигиты, да? А будет шуметь сильно — ты её мэшком по голове, у меня есть одын пыльный. Им ещё мой дед мою бабушку…
— Мадло, — по-грузински поблагодарил я. — Но не стоит. Не одна она, у неё там… барин начальствующий… в одном полотенце по дому ходит… Она от его зачётки зависит…
— Ай, зачэм такое гаваришь?! У тебя тоже своя зачётка есть! Чем твоя зачётка хуже?!! Шашку мою бэри — мы ему его зачётку в одын миг отрэжем, да!
Я, конечно, сильно подозревал, что Катенька под этим словом имела в виду что-то иное, совсем не то, что отец Григорий, но такая истовая дружба грузинского священника тоже вызывала уважение. К тому же вино у него было хорошим. Я налил третий стакан и сбивчиво, мешая факты с домыслами, рассказал ему всё. Ну то есть как сильно я её люблю и как страшно ревную…
Хотя, господи боже, ну что я мог ему рассказать? В Оборотном городе, наверное, бешеной собаки не было, которая бы не знала, что у нас с Хозяйкой роман. На деле-то, конечно, дальше пары поцелуев да невинных объятий на кладбище ничего такого толком и не развернулось. Выражаясь нашим языком, Катенька свою девичью честь блюла крепко!
Но ведь именно поэтому меня так изводил факт присутствия постороннего мужчины в её хате. Что ж он, не мог где-то в другом месте остановиться? На постоялом дворе или на съёмных квартирах, нешто обязательно у невинной девицы на выданье, так, что ли?!
Отец Григорий только успевал подливать, а винцо оказалось не таким уж безобидным. В смысле язык не заплетался, а вот ноги слушались… не очень. Батюшка, похлопав меня по плечу, убежал куда-то за новым кувшином, а пока я ждал его, привалившись спиной к алтарю, одной из каменных «икон» вдруг взбрело в голову со мной поболтать. Чему я, по лёгкой нетрезвости, не особо и удивился…
— Иловайский, ты чё творишь? — жалобным женским голоском спросил барельеф святого Люцифера Берберийского.
Я покосился на него, но не ответил. Ну не настолько же я пьян, чтоб с каменными плитами разговаривать…
— Чё, набрался уже с горя? Набра-а-ался-а… И ведь один-единственный раз попросила его как человека: помоги, очень надо, так нет… Чего отворачиваешься, в глаза мне смотри, изменник!
— Катенька? — подозрительно сощурясь, шепнул я.
— Нет, блин, Шарон Стоун из «Основного инстинкта»!
— Здорово дневали, Шарон, — послушно согласился я. — А мне что-то в голосе вашем знакомое привиделось, думал, Катенька это. Но вы её не знаете, а она…
— Иловайский, не тупи, тормоз в лампасах! Я это, я, Катенька, понял? И больше не пей!
— Почему?
— Потому что хороший уже! — рявкнула «икона». — Ты за дверь нос высуни, там же опять народ по твою душу целую демонстрацию устроил! Нет, ну что, так трудно было покойника изобразить? Почему тебе никто не поверил, а?! Щас ещё и этот с проверкой припрётся…
— Кто? — опять ничего не понял я, кроме того что снова кругом виноват.
— Кто, кто… Прыщ в соболевом пальто! Решил выйти, пообщаться с горожанами, прежде чем докладную настрочить. Тебя поближе рассмотреть хочет…
Я пожал плечами и грустно посмотрел на пустой бокал. Отец Григорий задерживался. Интересно, а кто же может гулять по городу в собольей шубе в такое время года? Жарко ведь вроде… Хотя не так уж и интересно… Мне-то что до него? Пусть себе гуляет, а я тут у алтаря в прохладе посижу…
— Меня уволят, точно уволят, — сообщила Люциферова плита убитым Катиным голоском. — И всё из-за тебя! Нет, Илья, ты никогда меня не любил…
Я покосился на барельеф. Может, всё-таки ответить? Нет, нет, нет… Прохор всегда предупреждал: не так страшно, если предметы с тобой разговаривают, страшно, если ты им отвечаешь. А раз я в бесовском храме, то кто со мной тут говорить может? Ясно же, что не ангел небесный! Так что ну его, лучше помолчу…
— Ай, генацвале, что так сидишь, зачэм опять грустный, а? — В нечистый храм, хлопнув дверью, вошёл отец Григорий. — Вот, на, ищё вино есть, выпьем и пайдём!
— Куда?
— На улицу пайдём, — радостно продолжал грузинский батюшка, и глаза его горели подозрительно нездоровым блеском. — Народ тебя ждёт, да! Ты такой, всэм нужный, всэ хотят, вах! Нехарашо отказывать, когда так просят, э…
— А чего хотят-то? — Принимая и ставя на алтарь прохладный кувшин багряного вина, пахнущего земляникой и осенними листьями, я поймал себя на мысли о том, что уже и с отцом Григорием общаюсь примерно так же, как с разговорчивой плитой Люцифера.
Но это мурло грузинское быстро сунуло мне вино обратно, помогло встать и, заботливо приобнимая за плечи, повело к выходу. Ноги сгибались в смешные кренделя, однако ж я послушно шёл, потому как мне ведь тоже интересно — кто там собрался и чего хочет? Прохор бы своей рукой прибил меня за такую беспечность, но где он сейчас? Нет его. Ау-у! Хи-хи, я готов, кто бы подумал…
Мы вышли на порог, и душный воздух, по-любому хоть как-то освежающий, ударив мне в лицо, сбросил последние остатки пьяного хихиканья на дно желудка. То есть протрезвел я в считаные доли секунды…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
