— Конечно, — укоризненно сказала Нора. — Самую главную и опасную преступницу международного класса.
— Пожалуйста, хватит подколок. Ты ведь пару часов назад тоже подозревала меня, а я больше тебе не напоминаю. Но я могу не рассказывать, если тебе неинтересно.
— Интересно! Интересно!
— Ага! — Он повеселел. — Между прочим, я уже рассказал почти все. Ну, что касалось криминала. А найти тебя было парой пустяков: я знал твое имя, все фамилии, год рождения. Но этого не понадобилось — твой адрес и телефон я моментально нашел по справочной. Кстати, в Лондоне ты одна — Нора Доу.
— Правда?
— Правда, правда, и ничего, кроме правды! Есть, конечно, еще навалом других Доу, но с другими именами. А Нора — одна. И в моем сердце тоже одна. И это тоже правда…
— Слишком напыщенно, Оскар. — Нора зажала своей ладонью его рот; он тут же пощекотал ее языком. — Перестань. — Она отняла руку и погладила его по щеке. — Глупый ты, Оскар, очень глупый. Сидишь тут, треплешься со мной, а ведь надо же что-то делать! Как это — что? Заявлять в полицию, что пропала твоя драгоценная женушка.
— Сегодня я подал на развод, вот пусть судебный исполнитель ее и ищет. — Оскар потерся лицом о ее руку, потом взял в свою и поднес к губам. Поцеловал, вернул ей на колено и сказал: — Не найдет — вот тогда заявлю в полицию или найму частного детектива. Все зависит от того, что Хэмпшир нароет сегодня, а он еще не звонил пока. Ну так мы идем в ресторан?
— Оскар, какой еще ресторан? Я уже объелась. Лучше ко мне домой. И кстати, по поводу твоего друга. Ты что, действительно не знал, что Хэмпшир со мной встречался?
— Говорю ж тебе, он мне не звонил до сих пор.
— Сам позвони!
— А вдруг из-за меня его мобильный зазвенит не вовремя?
— Ой! Скажите, пожалуйста! Просто агент ноль-ноль-семь!
— Я не понимаю, Нора. Что ты так взъелась на него?
— А я не понимаю, почему ты не понимаешь, что злоумышленник — Хэмпшир?
Оскар вздохнул, помотал головой и подозвал официанта.
— Не он, — расплатившись, выразительно сказал Оскар. — Дарлинг, идем.
Они пошли к выходу.
— Не он? Да? Но ведь ты тоже его подозреваешь, просто не хочешь признаваться. Если бы не подозревал, ты бы рассказал ему, что предпринял все меры, чтобы не обанкротиться.
— Да знает он все!
— Почему же тогда он мне сказал, что твоя жена не только сбежала, но и обанкротила тебя? Или Хэмпшир все-таки знает о наших с тобой отношениях и нарочно приплел банкротство, решив, что я из ревности не стану помогать тебе искать твою драгоценную?
— А ты, правда, ревнуешь? — игриво спросил Оскар, распахивая перед Норой дверцу своей машины.
— Ты не ответил на мой вопрос!
— На два, Норри, если уж быть точным. — Оскар уселся за руль и завел мотор. — Только ответов получится побольше. Во-первых, Хэмпшир не подозревает о твоем существовании. В другой ситуации я бы поделился с ним, как ты со своей сестрой, что встретил ту, единственную, и…
— Не отвлекайся!
— Я ничего не рассказал ему о нас, потому что не хотел тебя ни во что впутывать! Я представил ему все так, будто не стал извещать греков прежде времени, потому что сам решил сравнить две версии. Как будто мне самому в голову пришла эта идея! А потом исчезла Глэдис и мне, естественно, было вообще ни до каких версий и идей… Во-вторых, мы с Тони договорились, что при общении с сотрудниками твоего Лео он будет напирать на пропажу денег, потому что Кармер главный подозреваемый и припугнуть его следует покрепче.
— Только не Лео…
Оскар крякнул.
— Посмотрим, дарлинг. Да, слушай, давай заскочим ко мне по дороге. Я три ночи не был дома. Надо хоть посмотреть, все ли там в порядке.
Нора изумленно уставилась на него.
— Нора, мне надо взять одежду. Я ведь хозяин компании, я не могу каждый день ходить в одном и том же. И вообще, давай переночуем у меня!
— Ты спятил?
— Глэдис не вернется! Не вернется ни-ког-да!
— Ты так говоришь, как будто уверен, что она мертва.
— Господи… — Оскар схватился за голову, машина вильнула, он вздрогнул и едва успел удержать руль в руках. — Как же я не подумал… А ты тоже! Норри, разве можно выдвигать такие версии на дороге?!
— Извини, — переведя дыхание, сказала она.
— Это ты извини! Я тебя чуть не угробил…
— Оскар, ты должен обратиться в полицию. В полицию! И немедленно! И, я тебя уверяю, тут точно замешан Хэмпшир!
— Нора, по поводу Тони я уже устал с тобой спорить. Но в одном ты права, полиции мне, видимо, не миновать никак.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Ни в коем случае! Я не желаю тебя впутывать! Так… — Оскар сосредоточенно замолчал. Хорошо. Значит, делаем следующим образом. Сейчас я отвезу тебя домой, потом поеду к себе — в полиции наверняка попросят ее фотографии, а по дороге созвонюсь с Тони.
— Можешь поговорить с ним сейчас!
— Знаешь, Нора, лично мне твоя жизнь дорога. Я и так едва не влетел в аварию, и еще неизвестно, что сообщит Хэмпшир. Если сообщит вообще!
— Ты думаешь… Ты думаешь, что его тоже может не оказаться на… на этом свете?
Руки Оскара впились в руль; костяшки пальцев побелели.
— Дарлинг, пожалуйста, прекрати строить предположения… У меня не самые крепкие нервы…
Нора выкинула новую порцию рекламы из почтового ящика.
— Карамболина, Карамболетта! Ты пылкой юности полна!..
Бог мой, да ведь это же я пою! — опомнилась Нора. Все ужасно, ничего не понятно, а она поет! Мало того, она даже приплясывала на ступенях, как эта самая Карамболетта. И в ее груди теснится что-то такое, от чего хочется петь и танцевать! Наверное, это и есть та самая «пылкая юность», которой полны Карамболетта и она…
Дура старая, обругала Нора себя. Прекрати немедленно! Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из соседей увидел, как она тут изображает опереточную примадонну.
Но почему бы и нет? — моментально возразила она себе. Разве есть такой закон, где было бы написано, что человек должен скрывать свою любовь? Любовь? Любовь! Какое странное слово. Ведь всего лишь просто слово — несколько звуков или букв, расположенных в определенном порядке. Те же самые буквы можно расположить и по-другому, они есть и в других словах. Но почему, когда именно они и стоят именно так — л-ю-б-о-в-ь, — получается единственно правильное слово? Которое почему-то очень трудно произнести вслух… Или, может быть, потому так и теснит в груди, что это слово рвется наружу, а выговорить его страшно?..
— Лю-боовь! Лю-боовь! — осторожно и очень тихо пропела Нора. Но это уже не Карамболетта, это Кармен получается… Да, Кармен смелая женщина, она не боялась произносить вслух это слово! А она? Боится?
