— И теперь внешние хотят отменить закон?! — девушка прищурилась. — Мерзавцы! За-то-пить их города!
— Они уже фактически отменили его, двадцать лет назад. А их города нам не нужны, дорогая. На Суше свирепствуют ветры, бури, холод и зной, остаточная радиация, микробы и вирусы.
— Да, да, вирусы! Пошли они все в бездну со своим вонючим загаженным воздухом и грязью на подошвах! Так зачем нам сдалось их Надмирье? — длинноволосая уже почти висела на руке Эйджи, но ответ ей нужен был позарез.
— Что ты, внешние пытаются ограничить нас в правах. Если не дать отпор, они начнут наступать на Колонии! А мы сильны, но уязвимы, — возразила блондинка, которая была немного трезвее. Но Марк всё равно благоволил не ей.
— Я хочу во-е-вать! — заявила длинноволосая, рыча и впиваясь коготками в инсуба.
Блондинка отлепилась от сладкой парочки, упав на скамейку, а двое скрылись за ближайшим поворотом дорожки, причём Марк успел подмигнуть Арту.
Музыка стихла.
Анна Эйджи, умело заправляющая тусовкой холёных кавалеров и девиц из когорты хорошо оплачиваемых служащих, выступила в центр лужайки. В одной руке она держала бокал, в другой — полную бутылку. Громко, чтобы быть услышанной дюжиной гостей, не спешивших уединиться за альпийскими горками, она произнесла:
— Вечерние новости сообщили: войска Морских Колоний одержали ещё одну победу. Скоро внешние поймут, с кем имеют дело! Девушки, наполним бокалы, и выпьем этот прозрачный, как чистые воды, «Шторм» за наших мужественных ребят!
Глядя на кучку оживлённых женщин, сгрудившихся с бокалами вокруг Анны, парень с протезом вдруг отчеканил:
— Если чьи-то родственники участвовали в сегодняшней операции в Индонезии, самое время поднять чарку за упокой!
— Ник, умоляю! — взмолилась темноглазая девушка.
Парень принялся неуклюже вставать со ступеней. Протез не слушался: искусственная ступня скользила по гладкому покрытию. Арт уже был рядом и подхватил беднягу, не дав тому упасть. Девушка благодарно кивнула и, шёпотом:
— Ник был на поверхности. Он знает, что говорит.
— Да уж! — голос Ника дрогнул, он смотрел Арту в лицо, и тот за неподвижной маской молодящей искусственной кожи разглядел боль, страдание и горечь невосполнимой утраты. Боль и страдание искалеченного парня, втянутого в мясорубку четвёртой мировой.
Зелма скрылась в дамской комнате.
Мужчины стояли друг напротив друга и молчали.
Небрежное слово из уст устроительницы вечера всколыхнуло парня изнутри, и Ник признался Валевскому, как порой, неожиданно для себя, признаются человеку, которого видят в первый и последний раз:
— Мне осталось недолго. Похоже, я подхватил одну из болячек внешних, пока валялся без сознания, сорвав защитную маску. Вот, с сестрой решил прогуляться в Эдем: денег за три месяца службы как раз хватило на одну приятнейшую вечеринку. А она ничего, — пусть порадуется, — он кивнул в ту сторону, где скрылась Зелма.
Арт пожал запястье ветерана.
Затем прошёлся с братом и сестрой до выхода из оранжереи.
Возвращаться в патио не хотелось: слишком контрастным было то, что полыхало недобрым светом в глазах солдата, и всё, о чём приветливо и сладко щебетала благородная Анна Эйджи с пафосным букетом в высоко уложенных волосах.
Он побродил по дорожкам сада, разглядывая живые цветы и искусственных бабочек так, как будто видит их в первый и в последний раз. Решил, что ни к чему дожидаться Марка Эйджи, и отправился домой.
* * *
— Спасибо, Ник! Ты у меня молодец! — Зелма прощалась, счастливая вечеринкой и тем, что всё прошло хорошо. Почти хорошо, не считая резкого выпада брата в сторону устроительницы вечера, немного смутившего публику. Теперь она может быть свободна. О том, каким будет новый день для Ника, думать не хотелось. Брат стоял перед ней бодрый и подтянутый. Какой-то даже слишком выпрямленный.
Она решила не вибрировать понапрасну тревогой.
Была бы мама, Зелме необязательно было бы думать о таких вещах. Но мама далеко. Так далеко, что порой Зелме не верится в её существование.
Родители в Антарктиде, обслуживают атомный энергетический модуль Колоний. Электронная система внешних никак не связана с интернет-сетью подводников. Так надо, так решили пра-предки: слишком разные и не пересекающиеся миры.
Уезжая по контракту, мама взяла слово со своей драгоценной маленькой Зелминь, что она будет душой семьи и по-матерински проследит за тремя взрослыми братьями. В первом же нападении внешних на порт Посейдон погибли старшие ребята Вилкат, а младший, Ник, которого она помнит резвым и жизнерадостным мальчонкой, вернулся покалеченный и совершенно сломленный. Он был неподалёку от Илмара и Руди, просто ему повезло чуть больше, его сняли с горящего причала…
Зелма-Даугава подумала: может, им поселиться рядом на время?
Может, Нику нужно её присутствие?
От большой семьи Вилкат остались они вдвоём… Эта война…
Пожалуй, она всё усложняет.
Брат сейчас обращается к ней и у него весёлый голос:
— Зелминь, заведи себе мужика, ты сегодня слишком старательно льнула ко мне. И тот парень, штифтист, вряд ли решился просить у тебя код связи.
— Почему он — штифтист? — лениво переспросила Зелма, невольно вспоминая широкий в плечах торс незнакомца с могучими предплечьями. Действительно, он может быть и спортсменом…
— Штифтист, точно: так ловко подхватил мой мешок с костями на скользких, бездна их побери, ступеньках. В общем, я всё тебе сказал.
Новое лицо Ника ещё слабо передаёт эмоции, но голос выдаёт приподнятое настроение. Она рада этому.
Зелма кивнула на короткую культю, только что освобождённую от протеза:
— Растереть?
— Я сам. Поезжай домой, — решительно отказался брат, бережно отставляя искусственную конечность, с которой теперь ему предстоит жить.
Сегодня он великодушен и совсем не раздражён. Наверное, Эдемский сад и на него подействовал умиротворяюще. Великая глубь! Пусть бы к нему вернулась Катрин, и всё было бы хорошо.
Зелма предложила:
— Через неделю мы танцуем на сцене «Наяда», могу взять билет. И даже два.
— Один. Для меня, — бесстрастным голосом ответил Ник. — Спасибо, Зелминь! Спокойной ночи!
Она поняла, что Катрин не вернётся.
* * *
В следующий выходной Валевский, — по определению инсуба, законченный карьерист, — как обычно, работал до обеда. Когда вышел из здания Главного Управления, улицы оказались запружены митингующими. Огромная толпа стекалась в центр рифа Союз. Такое доводилось видеть разве что в дни больших спортивных соревнований в местах, где транслировали огромные виде-о. Но сейчас всё было иначе, и атмосфера насыщена тревогой.
