Наизов обернулся. Капитан смотрел на него. Не на горлопана Серегу, а на него.
«Кажись, зря я болтанул про прокурора. Озлобился на меня капитан», – подумал Наизов, уже входя в ворота цеха, и на душе стало как-то нехорошо.
Капитан положил руку на плечо Прошке.
– Таких надо наказывать, Проша…
– Накажем. Всех накажем, – пообещал главный сука. Капитану он ни в чем не перечил.
– Давай, Проша, займись. Не хватало, чтобы этот Щеголь нам тут бунт устроил.
– Я ему… – Прошка, не договорив, покосился на солдат. Может, не надо так при них? Не сболтнули бы лишнего…
А капитан все еще смотрел ненавидящим взглядом на ворота, куда вошли зэки. К этим людям он не питал жалости и никогда не разбирался в их правоте. Раз они попали сюда, значит, виноваты.
– Разве эту мразь когда-нибудь перевоспитаешь? – мудро рассуждал капитан. – Давить надо сволочей! Давить, как собак! – Капитан бросил на землю потухший окурок и наступил на него хромовым сапогом, показав солдатам, прапорщику и Прошке, как надо поступать с зэками.
Днем Серега Щеголь все время был на глазах. В перекур виделись, а вечером пришли с работы, Щеголя нету.
Удивление Наизова перешло в беспокойство.
– Братва, где Серега?
Ему никто не ответил, и это взбесило Наизова.
– Чего молчите? Где Серега? Кто-нибудь скажет? Или вам уже и говорить в падлу? Будан, – как бешеный заорал Наизов на маленького, худого парня, из карманников, прибывшего последним этапом. – Я спрашиваю! Отвечай, пацан!
Но Будан хоть и маленького роста, но не сробел, огрызнулся:
– Чо пристал? Я пасу, что ли, Щеголя? В медчасти он.
– Что с ним? Я же с ним недавно в курилке болтал.
– Напрасно не шуми, – сказал дежурный по бараку старик Семеныч, отмотавший по лагерям и тюрьмам бо́льшую половину своей жизни. – Разве ты не слыхал?
– Не слыхал я ничего. Говори, не тяни, что случилось?
Семеныч вздохнул и размашисто перекрестился.
– В станок он попал. Голова поранена, и плечо раздроблено. Кровищи много потерял. Надо бы в больницу, но начальство не отпускает, боятся, прознают там. Вот лежит, помирает.
– Это его Прошка со своими суками в станок сунул, – неожиданно для самого себя сказал Будан. – Я видел.
– Кто еще видел?! – заорал на пацана Наизов, задыхаясь от гнева. Безропотные овечки! На свободе все герои! А тут каждый за свою шкуру трясется, лишь бы выжить!
– Яшка Сапог видал, – ответил Будан.
– Это кто еще такой?
– Молодой. Вместе этапом шли сюда. Он в соседнем бараке живет, – сказал Будан.
– Значит, видели и не встряли?
Будан отвел взгляд, делая вид, будто постель стелет.
Наизов, не раздеваясь, лег поверх одеяла, заложив руки под голову. В эту ночь он так и не смог заснуть. Было обидно за то, что пропадает тут. За то, что рядом такое быдло, как Будан, а стало быть, рассчитывать на таких не стоит. А жить хочется! Затосковал авторитет по свободе, опять про должок вспомнил. Не мешало бы отомстить этому Тютину.
Утром их подняли, как обычно, в шесть.
Наизов встал к своему верстаку, да только не до работы ему было. Он посмотрел по сторонам.
Зэки копошились как муравьи, собирали табуретки, кухонные столы, полки. Работали, старались. Наизову было противно на них смотреть. Рабы! А еще блатных из себя строят. Один Серега Щеголь и был человек! На него можно было положиться. А эти – чмо. Не авторитеты, а «шестерки»!
Неожиданно рядом как из-под земли вырос бригадир.
– Чего хавальник разеваешь по сторонам? – спросил он у Наизова. – Работать надо. Трудодни зарабатывать. Все стараются, а он стоит. Бригаду подводишь!
Бугор у них был тоже из сук, хотя и неплохой мужик.
– Да пошел ты!.. – не выдержал Наизов.
– Не горлопань много. Смотри, скажу мастеру! – пригрозил бригадир. Но, зная крутой характер Наизова, решил не связываться. Он всегда относился к нему настороженно и работой не загружал.
Наизов стоял, отыскивая взглядом Прошку. Этот сука всегда в цехе крутился, но сейчас его не было видно.
Неожиданно открылась дверь в бойлерную, и оттуда вышла рыжая Татьяна, толстозадая бабеха лет сорока. На фабрике она работала нормировщицей, но зэки в шутку говорили, что начальство ее держит для зэков. За определенную плату рыжая нормировщица готова была обласкать хоть черта. Зная, что конкурировать ей не с кем – на всю фабрику одна женщина, – она не очень-то следила за собой. Небрежность проявлялась во всем: в одежде, в прическе. «Пусть радуются и такому товару», – думала она каждый раз, входя в цех.
Плавной походкой, покачивая полными бедрами, она шла по цеху и улыбалась зэкам. И только Наизову ее улыбка не предназначалась.
Она боялась его смертельно.
Прошка стоял в бойлерной и не спеша застегивал штаны, похотливо улыбаясь. Он обожал полных женщин!
Наизов вошел в бойлерную и закрыл за собой дверь. Прошка стоял к нему спиной, а обернувшись, вытаращил глаза. Он побаивался Наизова, ненавидел, как всех авторитетов, и старался не встречаться с ним вот так, один на один.
– Тебе Танька нужна? Так вышла она, – проговорил Прошка, хотя уже сообразил, о чем будет разговор.
Наизов молча смотрел суке в глаза. Прошка волновался. Его взгляд упал на обрезок арматуры, валявшийся на полу бойлерной. Два шага в сторону и… С арматурой бы Прошка себя чувствовал перед Наизовым увереннее…
– Танька в цех пошла, – нарочито громко говорил он. Возле двери должен был стоять Федька-кочегар. Прошка велел ему никого в бойлерную не пускать. «Эх, вот она, надежда на сук», – с тоской подумал Прошка, наконец застегнув штаны. Лично себя Прошка сукой не считал. Он – идейный борец за высоконравственные идеалы в зоне!
– А мне не Танька, мне ты нужен, – наконец произнес Наизов и так посмотрел, что душа Прошки ушла в пятки. «Никак кончать меня пришел», – подумал сука и гусиным шагом стал подбираться поближе к арматуре. Только бы успеть схватить ее!
– Зачем ты Щеголя искалечил? – спросил Наизов.
Прошке казалось, хватит одного мгновения. Он резко нагнулся за арматурой, но схватить ее не успел. Рука повисла в воздухе.
Наизов оказался ловчее, выхватил из рукава робы заточку и по самую рукоять всадил ее в грудь главному суке. Целил в сердце, да промахнулся – пришлось Прошке перед смертью помучиться за грехи свои.
– Это тебе за все, – сказал Наизов и прикрыл Прошку, истекающего кровью, картоном, на котором они только что валялись с рыжей нормировщицей. Наизов хотел уже выйти, как в бойлерную ввалился помощник Прошки во всех делах Федька-кочегар.
