— Я люблю Париж. Мне просто необходимо как можно чаще сбегать из Версаля, чтобы почувствовать город и пообщаться с людьми, — болтала Мария Антуанетта, вынимая из бархатной коробочки украшенный сапфирами гребень и втыкая его в свои серебристые волосы.
Луиза не думала, что поспешное продвижение сквозь толпу голодных, озлобленных парижан в модный бутик можно назвать общением с людьми, но пока ничего такого говорить не собиралась. Она также не могла понять, как эта юная, прекрасная дофина не замечает страданий простых французов. Быть может, если Луиза каким-то образом сумеет все ей объяснить и подсказать, что к их положению необходимо относиться так же серьезно, как она относится к выбору своих платьев, тогда она, вернее, Габриэлла поможет изменить историю.
— Нас вчера посетила очаровательная мадемуазель де Мирекур[55], — заметила Роза Бертен, подбирая украшения и блестящие аксессуары, чтобы показать их дофине.
— О, и что же она вам заказала? — подняв бровь, спросила Мария Антуанетта.
— Я шью для нее новый туалет, — объявила Роза Бертен, демонстрируя легкое, воздушное, зеленовато-голубое платье. — Он похож на тот, что вы заказывали в прошлом месяце.
— Хорошо, — ответила Мария Антуанетта, явно успокоенная тем, что платья такого фасона первой начала носить она.
— Вы должны взглянуть на эту прекрасную синель[56]. Разумеется, вы первая, кто ее видит По-моему, при вашей молочно-белой коже она будет смотреться на вас изумительно, — нараспев протянула Роза, когда одна из помощниц вытащила из-под длинного прилавка красного дерева рулон тонкой ткани цвета лютиков, какие цвели в парке Марии Антуанетты.
— Превосходно! А отделочная тесьма для нее есть? — спросила та, восторженно захлопав в ладоши.
— Разумеется.
Другая стильно одетая помощница встала на деревянную подставку и достала с верхней полки толстую бобину шелковой тесьмы того же оттенка.
— Я хочу, чтобы вы начали его шить немедленно. А ты, Габриэлла? — обращаясь к Луизе, спросила Мария Антуанетта.
— Да, конечно, — мгновенно отреагировала Луиза.
Она была не из тех, кто отказывается от бесплатного платья от-кутюр.
— Возможно, вам больше понравится вот этот оттенок? — быстро и как бы между прочим заметила Роза, давая знак помощнице достать другой рулон, красновато-коричневого оттенка.
— Но я хочу этот, — настаивала Луиза, пришедшая в восторг от желтого шелка.
Коричневый был какой-то… неинтересный.
— Дорогая моя, но ваш цвет скорее коричневый, верно? — резко сказала Роза. — Я никогда не ошибаюсь, можете мне поверить.
И она окинула Луизу изучающим взглядом. Может быть, Габриэлле и в самом деле желтый цвет был не к лицу? Луиза заметила, как помощницы обменялись встревоженными взглядами. И тут до нее дошло, что ей не положено носить одинаковые с дофиной вещи. Это наверняка не полагалось по протоколу.
— Думаю, вы правы. Коричневый тоже замечательный, — поспешно исправилась Луиза, притрагиваясь к рулону красновато-коричневой шелковой ткани.
Мария Антуанетта улыбнулась.
— Я так и думала, что ты ее выберешь. По-моему, тебе очень идет этот цвет.
Глава 25
— Зачем вам так много нарядов? — не удержавшись, вслух удивилась Луиза во время долгого обратного пути по тряской дороге.
Обитая внутри плюшем карета была доверху полна коробок Девушкам едва нашлось место среди этих красивых упаковок, в которых лежали новые платья, туфли и ткани. Покупок было так много, что несколько сундуков пришлось закрепить веревками на крыше кареты. Оставалось только надеяться, что экипаж не опрокинется.
Деньги в этой сделке не участвовали, поскольку от дофины просто требовалось вписать свое имя в толстый гроссбух в кожаном переплете, где Роза Бертен вела свои счета. «Кто же все-таки платит за эти туалеты? — подумала Луиза. — И во сколько обойдется такое транжирство?» Юная дофина была похожа на школьницу, получившую неограниченный доступ к родительской платиновой карте «American Express». Луиза вспомнила лекцию мисс Моррис об исторически достоверной несправедливой системе налогообложения во Франции, где за излишества монархии вынуждены были платить самые бедные граждане. Такие, как семья Пьера. Это было ужасно нечестно, и Луиза уже начинала жалеть, что тоже заказала себе платье.
Мария Антуанетта подняла бровь и окинула ее таким взглядом, будто эта мысль никогда не приходила ей в голову и такой вопрос она слышит впервые.
— Хотя бы затем, что я могу себе это позволить, — в конце концов ответила она, с хихиканьем выводя кончиком пальца сердечко на запотевшем стекле кареты. — Я просто ужасно боюсь скуки.
— Но вы можете заняться чем-то еще. Например, рисованием, либо чтением, либо танцами.
Луиза просто обязана была подсказать ей другое увлечение, пока та не разорила всю страну.
— Полагаю, наряды — это единственное, в чем я действительно свободна. Я не могу решать ни за кого мне выйти замуж, ни где мне жить, ни что делать, зато я вольна решать, что мне носить, какую сделать прическу и какие надеть драгоценности. Единственное, что я по-настоящему вольна сделать, — так это выбрать цвет ткани для моего нового платья. Это что, глупо? — спросила дофина, вытирая стекло маленькой ладошкой.
— Думаю, нет, — тихо ответила Луиза.
Получалось, что вся жизнь Марии Антуанетты была расписана за нее без ее согласия, а она лишь ехала по проторенной кем-то за нее колее. Возможно, у Луизы не было даже близко столько денег, но, во всяком случае, выбора у нее было больше.
— Посмотри на всех этих придворных дам, которые хотят мне подражать. Революция в мире моды началась с меня. Ведь это тоже власть над людьми, не так ли?
Луиза опустила глаза на свое атласное платье цвета лайма, несомненно, менее великолепная копия того, что Мария Антуанетта надевала неделю или месяц тому назад. Она согласилась, что для молодой женщины, которая во всем остальном должна подчиняться матери, супругу и его отцу, королю Франции, это был в каком-то смысле выход. Дофина вела себя в точности как Брук, которая радовалась тому, что стоило ей надеть какой-нибудь особенный топик в полоску а-ля «Ella Moss»[57], как примерно спустя неделю вся школа ходила в полосатых майках. А уж Мария Антуанетта, конечно, была самой популярной в школе, то есть в Версале.
