— Оттуда сахар-сырец поступает на рафинадную фабрику? — предположила я.
Он кивнул:
— В общем, да. Но в основном его грузят на пароходы и везут на обработку за границу. Здесь его только выращивают и срезают. Лонкветов это вполне устраивало. Они вполне справлялись со своей частью обязанностей, а потом за дело брался я.
— Я полагаю, что в будущем мало что должно измениться? — агрессивно поинтересовалась я.
— А зачем? — спросил он.
— В самом деле, зачем? — повторила я. Потому что я не хочу, чтобы поместьем управляли так, как это было раньше! Потому что теперь оно становилось моим, а не его, и я хочу, чтобы все было по-моему, даже если я и наделаю ошибок. Ведь я покупала это поместье на свои деньги, не так ли? И поэтому я имела право на свое слово в управлении поместьем!
— Все будет совсем не так плохо, как ты думаешь, — сказал он. — С чего бы ты хотела начать осмотр?
Я небрежно указала на ряд зданий. Разве так важно, с чего мы начнем? Мне было все равно, если даже я больше не увижу ни одного сахарного растения в моей жизни!
— Может, начнем оттуда? — равнодушно спросила я.
Я с удивлением обнаружила, что в офисе поместья шла бурная деятельность. У каждого рабочего, который когда-либо работал здесь независимо от продолжительности, была своя карточка, по которой легко можно было отличить хорошего работника от плохого, едва взглянув на эту карточку, в которой также помечалось, сколько тот заработал. Мне их зарплата показалась удивительно низкой, но я вспомнила, что деньги здесь обладали большей покупательной способностью, чем в Англии, к тому же здесь было полно безработных, чья жизнь была намного хуже, чем тех, кто работал.
Сам офис был маленьким и вполне симпатичным. Здесь всем заправлял мистер Лонквет, который предпочитал работать в помещении, а не на раскаленных плантациях. Там прекрасно справлялись его помощники, а он навещал их только по необходимости.
— Ты думаешь, ты могла бы управлять этой работой? — спросил Даниэль, пока я разглядывала офисное оборудование и убеждалась, что система учета отвечает самым современным требованиям.
— Думаю, что да, — хмыкнула я.
Я нашла карту, на которой указывалось, сколько урожая собрали с каждого акра на всех полях, которые принадлежали поместью, и теперь тщательно изучала ее.
— Тебе придется гораздо больше поливать эту сторону, — указал Даниэль на карту. — Возможно, на дальней стороне понадобится дренаж. Там немного тяжелая почва. Я так и не смог убедить мистера Лонквета в том, что это необходимо, но это могло бы повысить урожай довольно значительно.
— Ага, — мрачно кивнула я.
Против своей воли я начинала интересоваться захватывающими графиками, которые были развешаны по стенам офиса, я поняла, что если я захочу, чтобы к моим словам стали прислушиваться, то мне придется сначала многому поучиться.
Мы вышли из офиса и стали осматривать домики, в которых жили постоянные работники. Маленький мальчишка, распевающий тонким фальцетом новую песенку, услышанную им по радио, приветствовал нас у ворот. Он закатил глаза при виде Даниэля, но песню петь не перестал. Из одежды на нем была одна-единственная вещь, которая едва держалась у него на поясе, но это его совершенно не смущало, он повсюду следовал за нами, не переставая повторять одни и те же слова песенки.
Домики располагались вокруг центральной площадки; каждый был снабжен водопроводом и маленьким садиком. Они были очень маленькими, и внутри, должно быть, было невыносимо тесно, но все были безукоризненно чистыми, а садики так и пестрели экзотическими овощами и цветами.
Посреди домиков находилась маленькая медицинская клиника, в которой постоянно дежурила медицинская сестра и принимал доктор. Мне показалось, что она хорошо оборудована, а Даниэль сказал, что она вполне соответствует медицинским стандартам, учитывая, насколько удалено это место от крупных больниц. Небольшая очередь из беременных женщин, нескольких индусов и негров с любопытством наблюдала за нами, пока мы осматривали маленький домик с верандой, в котором размещалась клиника. Даниэль обратился к ним и рассказал, кто я такая, а они тут же расплылись в широких, счастливых улыбках и стали тепло приветствовать меня.
Сразу за домиками начинался сахарный тростник. Он простирался прямыми рядами во все стороны. Где-то посередине плантаций находилась граница между владениями Хендрикса и этим поместьем, но отсюда эта граница была незаметна, а был виден только сахар, колышущийся взад и вперед под ветром, с нежным шелестом напевающий свою песенку в теплом, сладко пахнущем воздухе.
Мы бродили по сахарным полям до тех пор, пока солнце не закатилось. Здесь и там виднелись поля, которые уже начали убирать. Чтобы убирать груды тростника, применялись не только тракторы, но также подводы с впряженными в них волами. Все это имело очень живописный вид. Угольно-черные листья тростника, зеленые стебли, красно-ржавая земля — все это словно отражалось на красноватом вечернем небе, а яркие разноцветные рубашки мужчин и мальчишек в последних лучах солнца выглядели особенно пестро. Я с удивлением заметила, что некоторые мальчики, выполнявшие эту тяжелую работу, были еще совсем маленькими. Они бегали по полям, широко улыбаясь каждому, кто встречался им на пути; но когда начиналась работа, то их маленькие руки вздымались и опускались в одном ритме со взрослыми, мужскими руками.
— Почему тростник режут вручную? — спросила я Даниэля, внезапно раздражаясь оттого, что эти маленькие мальчики вместо того, чтобы ходить в школу, вынуждены так тяжело работать.
— Можно и машинами, — сказал он. — Но они вырывают с корнем много тростника, поэтому, соответственно, возрастают затраты на производство.
— Но эти мальчики…
— Они приносят неплохие деньги в семейный бюджет, — напомнил он мне. — Многие не смогли бы выжить вообще, если бы весь сезон не убирали тростник.
Внезапно я представила собственную семью, которая выходит на плантацию и трудится так же тяжело, как и эти люди. Срезать тростник и доставлять его на фабрику, и все это в основном вручную — а в результате получать так мало.
— Здесь работал дядя Филипп? — спросила я сквозь зубы.
— И Уилфред, и Губерт, — безжалостно сказал он. — Только не в этом поместье, они работали в поместье Хендриксов наравне с остальными.
— И ты это допустил? — горько спросила я.
Он кивнул:
— Я не только допустил это, я приветствовал это. Ведь им надо было как-то зарабатывать на жизнь, не так ли? Это все, что я мог сделать для них.
— Но они могли работать в офисе, делать всю эту работу…
Он выпрямился, прекращая разговор властным кивком.
— Твои кузены, — холодно отрезал он, — совершенно необразованны.
— Я этому не верю! — закричала я на него. — Я не верю этому! Более того, я никогда не поверю этому!
