– Она горничная, – произносит он жестко. – И фотография – не ее дело. И уж совсем не следовало позволять ей снимать себя.
– Да, конечно, дорогой, ты же знаешь, я этого никогда не поощряла, – оправдывается Изабель. – Слуги есть слуги.
Однажды, возвращаясь из города, отец Изабель заметил их с Элен, когда они вместе прогуливались по лугу. На следующий день ее вместе с матерью отослали из поместья. Изабель даже не успела попрощаться с подругой. Она узнала о ее отъезде только после того, как это случилось.
– Конечно, прислугу надо держать в строгости, – сказала Изабель. – Но ты ведь знаешь, у меня иногда не хватает на это твердости.
– Пора наконец стать взрослой, Изабель, – резко возражает Эльдон. – Ты же хозяйка дома – вот и веди себя соответственно. Горничная должна знать свое место. Слуги есть слуги, а не художники. И уж тем более не друзья.
Не глядя на Изабель, он медленно и тщательно рвет фотографию на куски и, подбросив обрывки в воздух, выходит из комнаты.
Кусочки фотографии медленно опускаются. Вытянув руки, Изабель ловит их. Падающие звезды. Снежинки, падающие с неба, мерцая в лучах проникающего из окна света, кружась в потоке ветра. В потоке дыхания, покинувшего ее тело.
Вера, надежда, любовь
Из окна библиотеки Эльдон видит, как Энни, выйдя из стеклянного дома, спешит в сторону кухни. Он громко стучит по стеклу, но она не слышит и не видит его. С трудом справившись с защелкой, он поднимает раму и перегибается через подоконник.
– Энни! Энни! – позвал Эльдон.
Она останавливается, удивленная, словно птица вертя головой, пытаясь определить, откуда исходит этот голос.
– Энни, – снова зовет он уже тише. – Я здесь!
Она подходит поближе, чтобы лучше расслышать его слова. Лежа на подоконнике, он вдыхает поднимающийся снизу аромат роз. Этот запах в свежем воздухе утра особенно резко контрастирует с теплой затхлостью его комнаты.
– Слушаю вас, сэр, – говорит Энни.
– Не могла бы ты на минутку зайти ко мне? – спрашивает Эльдон, напуская на себя исполненный достоинства вид и втягивая свое тело внутрь комнаты, как рыбак вытягивает из океанских вод свою сеть, полную рыбы.
Закрыв окно, он подходит к столу с картами и ждет, когда она постучит в дверь. Долго ждать ему не приходится.
– Войди.
Этот внезапный вызов напугал Энни. При дневном свете и в присутствии мистера Дашелла она чувствует себя в библиотеке неуютно. Неужели он о чем-то догадывается? Например, что в комнате с детскими вещами в коляске под матрасом она прячет «Дэвида Копперфилда»? Первое, что видит Энни, когда ее глаза привыкают к полумраку библиотеки, это пыль. Открыв дверь, она создала сквозняк, который поднял пыль со всех этих бумаг, и она теперь клубится причудливыми облаками.
– Да, сэр? – снова спрашивает она. – Чем могу вам служить?
Сегодня с раннего утра она вместе с Изабель перевешивала черные драпировки в ее стеклянном курятнике-студии и теперь торопится вернуться к своим обязанностям в доме. Ей еще предстоит помогать кухарке готовить обед.
– Нет, Энни, не беспокойся, мне ничего не надо, – отвечает Эльдон. – Я просто подумал, что вот это могло бы быть тебе интересно.
Он проводит ладонями по карте, лежавшей поверх остальных.
– Это карта Ирландии, твоей родной страны. – говорит он и тут же мысленно обзывает себя дураком.
Естественно, она знает, откуда она родом.
– Ты когда-нибудь видела карту Ирландии?
– Нет, сэр. – Энни затаила дыхание.
– Тогда подойди ближе, – зовет Эльдон. Энни подходит к нему. До сих пор Ирландия представлялась ей только в связи с ее тяжелыми снами. Ее удивляет, что очертания острова плавные и продолговатые, наподобие яйца, а не узкие и длинные. Со стороны океана линия берега более изрезана, со стороны Англии ровнее, и весь остров производит на нее впечатление маленького крепыша.
– А вот здесь, – Эльдон указывает пальцем части находится графство.
Территория графства на карте закрашена розовым. Один мыс глубоко вдается в океан, а остальная часть напоминает мятый клочок туалетной бумаги, наклеенный на синее пространство моря. Эннис, Киллала, Килкенни, Ринеанна.
Названия этих мест сейчас ничего не говорят ей. Но, может быть, в одном из них она когда-то жила. Энни опускает палец туда, где написано «Килкенни», и осторожно ведет им по иззубренной береговой линии.
Эльдон молча наблюдает за ней. Он прекрасно понимает ее состояние, ему самому, чтобы убедиться в реальности чего-либо, необходимо к этому чему-либо прикоснуться.
– Хорошо, хорошо, – быстро произносит он. – Трогай, не бойся!
Слава богу, ему нечего было опасаться – ее пальцы в отличие от Изабель не испачканы химикалиями.
– Он такой маленький, – говорит Энни, обведя пальцем все Атлантическое побережье острова.
Ей хочется ощутить шершавость берегового камня, скользкие космы водорослей, обнажившиеся при отливе.
– Нет, – отвечает Эльдон. – Постой.
Он лёгонько дотрагивается до ее руки, и она останавливает свой палец у крохотного кружка Эннистауна.
– Каждый из этих маленьких выступов на самом деле огромный мыс, врезающийся глубоко в море. Так глубоко и далеко, что можно встать там, на его краю, и со всех сторон видеть только океанскую гладь и чувствовать себя самой мелкой, незначительной деталью ландшафта.
Он указывает рукой в сторону окна, словно за ним вместо сада простирается бесконечное пространство Атлантики.
– Видишь? – спросил Эльдон.
– Вижу, сэр.
За окном сияет голубизной небо. Таким же голубым должно быть море. Море, которого Энни никогда не видела.
Они смотрят на воображаемое море. Эльдон уже слышит шум прибоя, чувствует дыхание ветра в своих волосах.
– Вы бывали там, сэр? – спрашивает Энни, глядя на карту Ирландии и стараясь запечатлеть в памяти ее очертания.
– Нет, – мягко отвечает Эльдон, склонив голову набок. – Я не был там, я вообще нигде не был. Я путешествую вот так.
Он кладет на карту свою ладонь, и она полностью закрывает графство Мейо.
– Как вы полагаете, сэр, – спрашивает Энни, – не побывать на родине – это все равно что не иметь или не знать ее?
– Вовсе я так не думаю, – отвечает Эльдон. – Между прочим, многие из авторов старинных карт Ирландии сами никогда там не бывали, хотя и утверждали обратное. Их карты были почти во всем продуктом их чистейшего воображения. А один такой лжепутешественник, Батисто Боацио, начертал имя одного из своих друзей поперек всего графства Килад, словно тот был его полным и единоличным владельцем.
