18
Прошло два дня и, как Агния и предполагала, домой ей вернуться не пришлось. Ее поместили в камеру с небольшим зарешеченным окном и оставили в полном одиночестве. Она лишь успела узнать, что подозревается в убийстве барона Вольфа фон Литке и вскоре будет допрошена.
За эти два дня ее только один раз расспрашивал следователь, да и то его интересовало имя, сословие и род занятий. При этом последнем вопросе он как-то скверно ухмыльнулся, но Агния решила не придавать этому значения. По истечении второго дня она почувствовала, что не может сдержать волнения и страха. Если бы было хоть что-то определенное! А так… Агния не знала, ни в чем ее обвиняют, ни что о ней известно полиции, — ничего!
Она не знала также и того, что, обеспокоенный ее отсутствием, Курбатов уже был в ее доме и видел рыдавшую и полностью безутешную Серафину. Ни одного толкового слова добиться от нее было нельзя, и единственное, что полковник понял из судорожного и сбивчивого рассказа женщины, так это то, что Агнию забрали в тюрьму и теперь уже точно отправят на каторгу.
Курбатов в первую очередь изумился. Как такое могло произойти? Почему каторга? Почему Серафина говорила об этом так, будто была совершенно уверена в какой-то вине своей подруги? Это необходимо было немедленно выяснить, но в тот же день разузнать что-либо о ходе дела ему не удалось, и все попытки пришлось отложить на завтра.
А между тем Агния вечером того же дня была, наконец, вызвана на допрос. В неприятной серой комнате, мало отличавшейся от ее камеры, единственным украшением которой служили те же решетки, за столом сидел полицейский чиновник, Агнии сразу же не понравившийся. Лет ему было около сорока на вид, гладкие темные волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб, а взгляд резкий, неприятный и очень цепкий. В противоположной стороне от полицейского сидел маленький серенький человечек — стенографист, он же секретарь.
— Позвольте представиться: Корбин Иван Тимофеевич, следователь по вашему делу, — произнес полицейский неожиданно приятным и мягким голосом, резко контрастировавшим со всем его внешним обликом. — Позвольте же в ответ поинтересоваться вашим именем?
Агния, отринув вмиг весь свой страх и всю свою усталость, ответила:
— Агния Егоровна Елович-Малинская. Графиня Елович-Малинская, — вдруг прибавила она.
Полицейский поднял голову и пристально посмотрел на нее.
— Должен объявить вам, что вы обвиняетесь в убийстве господина барона фон Литке, вашего предполагаемого любовника, игрока и, по всему вероятию, светского шулера. Можете ли вы что-нибудь к сему добавить?
— Барон никогда не был шулером и моим любовником. И я его не убивала, — твердо произнесла Агния.
— Вот как? Ну что за ответ — сплошные отрицания… — покачал головой следователь. — Тогда расскажите, что вы делали в ту ночь, когда произошло преступление?
Агния усмехнулась:
— Не соблаговолите ли вы открыть мне, когда именно это случилось? Поскольку я барона не убивала, то и времени его убийства, увы, не знаю. — Она намеренно демонстративно пожала плечами.
Следователь откинулся на спинку стула и неожиданно тоже улыбнулся, при этом глаза его сделались еще более внимательными:
— Случилось это преступление третьего дня. Ровно накануне того утра, в которое был произведен ваш арест.
— Что же… Как быстро вы нашли меня… — пробормотала Агния. — Неужели у вас более не было кандидатов на роль убийцы?
— Пожалуй, что и были, — покачал головой полицейский. — Но речь теперь не о том. Итак, что вы делали в ту ночь?
— В ту ночь я была дома, спала.
— Одна?
— Что? — переспросила Агния.
— Одна спали? — учтиво повторил вопрос следователь.
Агния посмотрела в окно. Вот положение! Сказать или нет? В ту ночь она была не одна, с нею был ее новый знакомый — Алексей. Но как она станет выглядеть в глазах этого человека? Признаваться было стыдно, однако сидеть далее в тюрьме было еще хуже. Ее замешательство не укрылось от глаз следователя.
— Так вы были не одна?
— Как вы проницательны, — наконец решилась Агния. — Да, именно. Я была не одна.
— С кем же вы были? Только хочу сразу вам заметить, что свидетельство вашей компаньонки, более известной в некоторых кругах как мадам Серафина, я в расчет принять не смогу.
— Это почему? — встрепенулась Агния.
— Во-первых, свидетельству такой женщины сложно доверять. Надеюсь, ее прошлое для вас не тайна?
— Нет, — помедлив, ответила Агния.
— Прекрасно. Во-вторых, мадам Серафина ваша подруга и оттого легко может солгать для вас, и, в-третьих, она в ту ночь, вероятно, спала в своей комнате и не могла знать, что делаете вы. Итак? Что вы на все это скажете?
— Я была с мужчиной, — заявила Агния.
— Вот как. Кто же он?
Агния помолчала, затем сказала:
— Но я могу надеяться, что без нужды вы не станете осложнять ему… жизнь?
— Безусловно.
— Курбатов Алексей Владимирович, полковник лейб-гвардии Кавалергардского полка.
— Браво… — пробормотал следователь. — Этого я, признаться, как-то не ожидал… И что же, он подтвердит ваши слова?
— Надеюсь, что да, — ответила Агния.
— Вот как? Надеетесь? А почему не уверены?
Она посмотрела на следователя с насмешкой и ничего не ответила.
— Понятно… — протянул он. — Ваш трезвый взгляд на предмет весьма похвален.
Неожиданно следователь перевел взгляд на сидевшего в углу секретаря и приказал тому выйти. Когда секретарь проворно вышел, Корбин произнес, склонив голову:
— Теперь давайте поговорим без обиняков. Полагаю, со мной вы можете быть полностью откровенны.
— А ваш секретарь? Разве я не могу также быть откровенна и при нем? Чего мне стыдиться?
— Бросьте, — резко оборвал ее следователь. — Стыдиться есть чего.
Агния отвернулась в сторону:
— Я не обязана оправдываться и объяснять вам мои поступки.
— Ошибаетесь! Именно что обязаны! Ваша свобода сейчас зависит от того, будете ли вы со мной правдивы и захочу ли я поверить вам. По крайней мере, до сих пор вы не сделали ничего, чтобы расположило меня в вашу пользу.
— Я говорила правду! — воскликнула Агния.
— Не уверен.
— Что?
— Не уверен, — с нажимом повторил следователь, — можно ли вам верить.
— Что же я должна сделать? Что я должна сделать или сказать, чтобы вы мне поверили? — Агния яростно стиснула руки и уставилась прямо в глаза следователю, которого про себя уже иначе как мерзавцем не называла.
