— Мадам Алиса, а твой папа курит?
Озадачивающий вопрос, непредсказуемый, как эти дети изо дня в день. Голос одиннадцатилетки, который призван отвлечь от радостей Пурима и нарушить молчание затянутого в атлас гроба. Прошло шесть лет, ничего не менялось, и консул сидел в гавани, свесив ноги на борту лодки. Да, он курил контрабандные сигареты и теперь ничего не боялся, потому что с ним ничего уже не могло случиться.
— Нет. Это вредно для здоровья.
— Где он работает?
— На большом судне, которое плавает в жаркие страны.
— Ты часто бываешь на его корабле?
В нескольких метрах от школы нам навстречу, опустив голову, вышел мужчина. Заметив его, девочки заставили меня перейти на другой тротуар.
— Мадам, надо перейти на другую сторону. Вот так. Осторожно, машина, пошли, переходим все вместе и не смотрим на месье, мадам, ты тоже не смотри. Мальчики бар мицва всегда заучивают что-то про себя, и не надо их отвлекать. Если бы они встретили знакомую женщину, невестку, кузину, тетю, то не остановились бы, чтобы поздороваться, потому что никогда нельзя подходить к женщине, которую не сопровождает ее супруг, иди сюда, мадам, вот так-то лучше, мадам.
6
Рядом с Дворой Заблоцки ее сестры болтали о знойном, как в июле, солнце, расстегнув воротники пальто с плечиками, но затянув повыше на талии пояса. Впереди, в нескольких метрах, мужчины гордо щеголяли в своих меховых шапках, колпаках с бахромой, брюках до колен, блестящих лапсердаках, застегнутых справа налево, кожаных туфлях без шнурков. Процессия продвигалась медленно, подчиняясь благодати шабата, субботнему отдыху, тридцати девяти запретам, почитанию Бога. Из краснокирпичных домов выходили люди, новые группы присоединялись то к женщинам, то к мужчинам, и в этом шествии ощущалась гордость за принадлежность к народу, имеющему право на шабат.
Пока сестры судачили о мужьях, Двора огляделась, ища своего супруга, увидела его свежевыбритый затылок, длинные волнистые пейсы, шелковый шнурок, затянутый вокруг талии, и болтавшиеся в ритме шага концы. Он наклонился к своему отцу, Хески Заблоцки, с длинной никогда не стриженной бородой, в белых чулках до колен. Давид, поддерживая, вел старика к месту молитв и тихо разговаривал с ним, чтобы приободрить. Мирьям, ее мать, так ей и говорила: и ученый-то он, и зажиточный, и внимательный, мол, Господь шепнул это на ухо шадхану, который и выбрал его для тебя, какое счастье. Ты не будешь знать никаких забот, он станет работать в течение недели, чтобы иметь все необходимое для шабеса и побаловать тебя в праздники. Двора, увидев вход в синагогу, поправила указательным и большим пальцами свой дорогостоящий парик. Мужчины первыми вошли в здание, соответствующее архитектурному стилю квартала, прошли в переднюю, тихонько переговариваясь, никаких женщин с ними — это запрещено, — затем направились в зал, где приступили к ритуальному омовению. В это время молодая супруга и другие дамы прошли к своему входу и поднялись наверх, в эзрат нашим, на предназначенную для них площадку. Двора сразу села, ее младшая сестра подошла к окну, откуда могла наблюдать за своим женихом, который уже накрыл голову талесом, произнося первую молитву: «Будь благословен, Господь Бог наш, Царь мира, Ты, Кто повелел нам укрываться одеждой с бахромой…» Эзрат нашим понемногу в толкотне и шуме наполнился людьми. Двора закрыла глаза, с трудом перенося болтовню субботнего утра, особенно разговоры кумушек, повторявших, что солнце светит, как в июле, и ловко сравнивавших при этом свою субботнюю одежду. Несколько мгновений спустя раввин развернул Писание, хранившееся в драгоценном атласном футляре, расшитом золотом, затем фигуры мужчин закачались и качались долго.
Она не сможет пойти туда. В день шабата Двора не должна была касаться денег или думать о них, потому что Тора, лучший из товаров, не может быть куплена или продана. Сегодня, как и каждую субботу, она не отважится выйти за пределы квартала, хранимого эрувом, и, главное, не сможет пойти в сторону Ваверли. Она останется с мужем, подаст ему трапезу, отдохнет вместе с ним, в конце дня навестит его родителей и без музыки и электрического света они поболтают, попивая чай. Зогерке[11], одна из редких женщин, понимавших иврит, велела прихожанкам занять места и разместиться в соответствии с их социальным положением, кто впереди, кто позади, сейчас начнется чтение, и женщины будут повторять непонятные им тексты. Наверху было жарко. Окна, выходившие на улицу, загорожены картонками, дабы гои, неевреи, не могли заглянуть внутрь. Прихожанки, рассевшиеся на длинных скамьях, начали повторять псалмы. В то время как Двора концентрировалась, чтобы следовать за зогерке, ее младшая сестра Ривка следила за чтецом, который выделял каждое слово Торы, каждый слог текста с помощью серебряной закладки, потому что голой рукой нельзя касаться священного текста. Она прислушивалась также к шепоту, чтению псалмов, молитвам мужчин. Ривке было девятнадцать лет. Ей пришлось дождаться замужества Дворы, чтобы наконец объявить о своей помолвке. Замуж никогда не выходили раньше старшей сестры. Несколько месяцев придется ждать, мечтать о празднике, а потом настанет ее очередь надевать длинное белое платье с длинными рукавами и переезжать в квартиру на улице Керб. Она купит парик, напоминающий с виду ее волосы, но привлекающий к ней меньше взглядов. Ей известны правила семейной чистоты, и она знает, как в пятницу вечером зажигать свечи. Раз в неделю невеста встречается с женой раввина, которая обучает ее правилам поведения хорошей жены, обеспечивающим ей тем самым беззаботную жизнь. Ривка была готова отправиться под семейный кров. И да позаботится о нем Бог в предстоящие годы.
Чтение текстов навевало скуку. Оно продолжалось, сопровождаемое качанием мужских тел. А в эзрат нашим счастье рвалось наружу из-под блестящих праздничных тканей и безупречных головных уборов. В субботу женщины наслаждались днем, запретным для работы и всяких забот. Нельзя было касаться электроприборов, стирать, водить машину, проверять уроки у детей. Как многие молодые жены, Двора во время чтений припоминала про себя, все ли дела по подготовке к шабату переделаны. Да, вчера она установила реле, которое автоматически будет выключать и зажигать лампы в доме, выпотрошила цыпленка, почистила, порезала, заправила рыбу, приготовила чолнт, черные бобы и яйца, подмела пол, помыла деревянную обшивку стен, столы, книжный шкаф, поменяла постельное белье, приготовила одежду мужу, не забыла положить на кровать талес, купила цветы для буфетов. Когда некоторые женщины вышли поболтать, Двора воспользовалась этим, чтобы поприветствовать своих сестер и мать, а затем покинула синагогу раньше времени, отправившись накрывать на стол. Дома молодая женщина убрала свое пальто, перед зеркалом осмотрела жемчужное ожерелье, мазнула губы новым слоем очень бледной губной помады, поправила вуаль из серого шелка, достала вышитую скатерть, праздничные приборы, пощупала блюдо, оставленное в плите со вчерашнего дня, попробовала кугл, сладкую запеканку из коричневой лапши, украшенную изюмом и корицей. Затем присела к столу и стала ждать мужа, повернувшись к саду.
