Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
– Я вообще, получается, могу машину купить запросто, – по привычке возмущается, переодеваясь, Костя Сергеев. – Мне должны десять лимонов почти. Хе-хе, бляха, да! Только когда я их увижу? В кармане одна Нищета Ивановна…
Узкая комната-раздевалка, вдоль стен кабинки-вешалки. Рабочие, сидя на длинных низких скамьях или стоя, облачаются в грязно-серые спецовки. Наматывают на ноги портянки, – в кирзачах носков и на неделю не хватит. Курят. Холодный ветер, влетая через открытую форточку, беспокоит серый дым дешевых сигарет.
– У тебя жены нет, детей… – ответил Ганин и тут же пожалел, что это сказал. Сейчас Сергеев начнет с новой силой ругаться, слушай его.
Ночная смена оставила подарочек – в форме прикипевший кусок бетона, чуть не четвертая часть всей панели. Наверное, плохо смазали поверхность эмульсией или резко нагрели. Пришлось взять ломики и долбить. Этим занялась одна часть бригады, вторая, в том числе и сварщики, готовили другую форму. Носили со склада пенопласт, укладывали его, соединяли арматуринами.
Цех – как отдельный мир, забываешь, что есть за его стенами солнце, свежий воздух, скверики, уютные квартиры. Несколько минут работы, и люди становятся автоматами: они не разговаривают, перестают курить, шум и духота уже не раздражают. Не смотрят на часы в ожидании обеда. Каждый из них знает, что ему делать и что должен делать другой, и они не мешают друг другу, не толкаются: вроде бы каждый поодиночке, у них все отлажено. Когда в бригаду приходит новичок, работа на несколько дней расклеивается, начинают нервничать, выбиваются из колеи, но вот новичок втянулся, встал на свое место – и возвращается необходимый порядок.
Одни заняты пенопластом, другие арматурой, сварщики приваривают арматурины друг к другу. Подгоняют форму под бетоноукладчик, из отверстия сыплется густая, аппетитная масса раствора. Его разравнивают лопатами, забивают пустоты. Затем включают вибрацию. Форму трясет, бетон прессуется… Еще порция, еще раз вибрация. Потом – в печь на пропарку. Следующая форма. Снова пенопласт, арматура, вспышки сварки… На соседней линии плиты шлифуют, вставляют оконные рамы. Между линиями тоже кипит работа. Вот здесь щетками и струями воды сдирают бумагу с внешних панелей. На панели остаются маленькие белые, голубые квадратики – декоративная облицовка. Вот идет погрузка плит на грузовики, которые загоняют в огромные ворота в торце цеха; сейчас загрузят и повезут на стройку. Вот стоят аппараты точечной сварки, здесь собирают из арматуры сетку, чтобы плита была прочнее. Рядом станок для резки арматуры. На станке надпись белой краской: «Ласточка! Пятьдесят тысяч км без ремонта!» Надпись была и тогда, когда Ганин ходил сюда по пятницам на практику; интересно, сколько еще протянет эта «ласточка»…
Все двигается, каждый метр цеха занят, повсюду что-нибудь делают. Как оазисы – собранные из ДСП, с большими окнами, будки, в которых сидит мелкое начальство: технологи, мастера, всевозможные замы начальников линий; они что-то рассчитывают, озабоченно разговаривают по телефонам. Ганин наткнулся взглядом на одного из них, – нес с напарником сетки из арматуры и, подняв глаза, увидел в окне лицо с телефонной трубкой у рта, – инженер кричал в трубку уверенно и недовольно; увидел белую рубашку и галстук, а поверх рубашки чистую спецовку, на голове – каска. И подумал с неожиданной злостью: «Дирижеры!» Тут же почувствовал глупость своей злобы, но она разрасталась, к ней примешалась обида. Руки отяжелели, дальше идти не хотелось. Бросить эти железки к чертовой матери… «А получают-то больше нас раза в три, и получают… с ними считаются… Зачем ему каска? Каска, галстук…» Рабочие не носят касок, они неудобны, при резких движениях наползают на глаза, голова под каской сильно потеет. Начальники же, наоборот, каски любят, – что им, пройдутся по цеху, проконтролируют что как и обратно к себе в будочку… Нет, злиться нельзя, это просто, как говорится, усталость накрыла; пора, что ли, обедать… И действительно – Сергеев бросает лопату, снимает верхонки:
– Шабаш, ребята, айда жрать!
Шум постепенно стихает, станки выключают, рабочие тянутся к выходу. Часовой перерыв на обед.
Столовая на первом этаже центрального здания завода. В этом здании дирекция, бухгалтерия, много-много разных кабинетов, где планируют, думают – руководят. По лестницам, коридорам мягко снуют рыхлые, лысоватые мужчины в костюмах, полные дамы с жидкими, завитыми в колечки волосами. У них там, на пятом, кажется, этаже – свой буфет, в который рабочие не заглядывают, – в спецовках и кирзачах туда не пойдешь, да и денег на буфетные деликатесы, конечно, нет. Мало кто из рабочих бывает выше первого этажа – первого этажа вполне хватает: слева столовая, справа касса и отдел кадров.
Кормят комплексными обедами под запись. У поваров журналы по цехам с фамилиями рабочих, за каждый обед нужно расписываться в особой клеточке. Когда появится наконец зарплата, из нее вычтут за эти обеды.
Встают в очередь, берут подносы и тихонько двигаются вдоль стеклянных прилавков. Тарелка с салатом из свежей капусты, сдобренной растительным маслом; борщ с ложкой сметаны, второе – «хлебные» котлеты и отварной рис; кислый компот; три куска хлеба. Затем женщина, сидящая на том месте, где была некогда касса, находит фамилию, ставит галочку, а рабочий расписывается.
Ганин сидит за одним столом с ребятами из своей бригады, хлебает борщ. Потный, нахохлившийся Сергеев ворчит, глядя в свою тарелку:
– Сваливать надо отсюда. Сейчас этого встретил, бляха, из бухгалтерии: не обещают, говорит, в ближайшие дни. Куда, скажите, деньги деются? Работаем, как эти, работаем, а деньги где?
– Помолчи, а, – устало попросил пожилой, грузный Дугин. Его в бригаде уважают, он здесь дольше остальных, чуть ли не с самого открытия завода, считается одним из опытнейших формовщиков. – Переживем как-нибудь.
Сергеев закинул в рот несколько ложек борща, откусил хлеба. Жевал, смотрел недовольно на Дугина.
– Конечно, бляха, переживем! На горе и выживаем… Надоело! Пойду вот в охранники, тем более друг зовет. В армии я отслужил, молодой, как раз…
Дугин поставил на пустую тарелку из-под борща второе, усмехнулся, снова попросил, но уже мягче:
– Ешь давай, Костя, силы нужны. – Ломая вилкой котлету, добавил задумчиво: – С завода счас сбежать немудрено, только потом жалеть будешь, когда наладится…
– Да не наладится, дядь Юра! – вырвалось у Ганина. Он доел уже, поскорей поднялся, отнес поднос на стол для грязной посуды. Сам себе повторил твердо: – Не наладится.
К трем часам стало почти тепло, но это ненадолго – солнце спрячется и сразу похолодает. Скоро зима. Картошки достаточно, Ганин накопал около двадцати мешков (еще б как-нибудь в город с дачи перевезти), могло быть и больше, но воры перерыли с треть деляны, мешков пять, по крайней мере, там было… Вообще, дачи чистят только так. Рассказывали соседи: посадили они рассаду помидоров, а на следующий день приехали, ее нет – кто-то выкопал и унес. Может, свои же, с ближайшего участка, теперь не знаешь, от кого чего ждать.
Забравшись на подогретые солнцем плиты, Ганин курит. Перед глазами невеселый пейзаж: пыльно-серые корпуса цехов, склады, огромные резервуары для цемента. Кучи, целые курганы песка, керамзита, гравия. И снова странное, мутное чувство мучает Ганина. Отвращение, усталость, обида, злость, привычка и даже какая-то нежность к этому грубому, металлическому, одноцветному миру… Всё вместе. Да, прав Сергеев: нечего здесь ловить, на заводе. Выдавливаешь силу, здоровье, а денег, хоть какой-то компенсации или что там бывает, нет. Наворует дирекция и закроет завод… Надо искать, куда бы устроиться, поговорить со знакомыми, объявления посмотреть… Куда-нибудь…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
