Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Пако закурил, их обоих окутал табачный дым. Я сижу в дыму, как в шубе из чернобурой лисы, подумала Ольга.
— Согласна.
Сказала это тихо. Пако не услышал.
«Я никогда больше не буду подметать за деньги. Варить за деньги. Убирать за деньги. Я не буду даже умирать за деньги. И танцевать за деньги больше тоже не буду. У меня будут деньги. Будут деньги!»
— Что, что? Повтори!
— Согласна! — крикнула Ольга пронзительно, и мальчик в сером мышином смокинге от испуга выронил из рук бокал с шампанским. Бокал разлетелся вдребезги. Шампанское растеклось по полу.
— На счастье, — прошептал уродец восторженно.
* * *
Игорь и индуска глядели друг на друга. Рты бросали слова, а беседовали глаза и души.
Им было все равно, что говорить. Им тепло было друг с другом.
— Кто твои родители?
— Я сирота.
— Тебя часто приглашают выступать?
— Второй раз. Здесь. Мадам Стэнли сказала, что меня будут снимать на кино! Простите… в кино!
— О, кино! Отлично!
— Мадам Стэнли хочет поехать в Индию и Тибет. Снять там фильм о Востоке. Она сказала — к ней приедет из Германии женщина. Она снять… снимать… кино. Ее зовут Ленни Риттер. В Германии жить плохо. Сюда приходит один человек. Он пишет книги. Его зовут… о, забыла. Интересный! Да, Россель. Убежал из Германии. Его хотели сжечь в печи за его книги!
— Где, где?!
— В печи. В такой специальной тюрьме. Там держат много людей, изучают их, бьют их. Потом сжигают. Так в Германии. Мадам Стэнли мне говорила. И еще маман.
— Так у тебя есть мать? Она индуска? Она жива?
— Есть. Чужая мать. Не знаю, как это по-французски.
— Неродная.
— Неродная.
— Приемная!
— Да, приемная.
— Хочешь шампанского? Тогда принеси два бокала. Мне и тебе.
Индуска улыбнулась. Слишком белые зубы; слишком смуглые щеки. Совсем ребенок.
— Я не хочу вина. Я не пью вина. Я хочу конфету.
Она подошла к столу, взяла две конфеты и апельсин и вернулась.
Ели конфеты. Игорь очистил апельсин и выбросил кожуру в кадку с фикусом. Разломил фрукт надвое. Глядел, как девочка жадно ест, утирает сок с подбородка. Рука коричневая, а ладошка розовая. Как у обезьянки.
Глава шестая
У Прохора Шевардина — русские посиделки. Пирушка, как встарь в Москве.
За окном гудит Париж, а в гостиной — Москва.
Чужбина, сегодня тебя нет. Сегодня — никакой французской речи в шевардинском доме! Только по-русски говорят. По-русски глаза блестят. По-русски вздыхают. По-русски шевелят кочергой дрова в русской печи — не во французском камине. Шевардин велел архитекторам у себя дома печь сложить. Как в детстве, на Волге, в Казанской слободе.
Молодые дочки Шевардина, Марфинька и Маша, хлопочут меж гостей, на подносах яства несут. Никакой прислуги нынче! Это его собственный пир! Дочки все сами наготовили!
Жена в кресле сидит. Руки бессильно на колени опущены. Дремлет. Улыбается. Еще минуту назад она увлеченно беседовала с Кириллом Козловым. Когда задремала, голову на плечо уронила — Козлов тихо встал со стула, отошел, палец ко рту прижал. Недавно с нею такое. Внезапное недомоганье; сонливость. Что наша вся жизнь, как не сон? Еще Шекспир сказал. Ах, был бы моложе — Гамлета бы в драме сыграл. А сейчас какой он принц. Развалина старая. Попеть бы еще! Господи, не отбери голос!
Стол огромный, стоит каре. За столом — русские художники, русские артисты, русские танцовщики. И — русские великие князья, как же без них? Почитатели Шевардина. На всех его спектаклях в «Гранд Опера» бывают! Хлопают громче всех! Прямо, как аршин проглотив, сидит сухопарый, гордый Владимир Кириллович. Орлиный нос, руки летают над серебром тарелок и вилок. Знает толк в хорошей еде князь. Нарочно для князя велел Шевардин девчонкам своим приготовить расстегаи с осетриной, тройную со стерлядкой уху, блинов напечь да икры поболе купить. Черной в Париже этом чертовом нет, так хоть красной! Kaviar тут дорого стоит, ну да он не пожмотился! Не поскаредничал! Да окрошки велел наделать; ах, холодненькая окрошечка, да с редисом, да с солененьким огурчиком! Спасибо, снедь в ресторанишке «Русская тройка» заказали: стерлядку-то прямехонько из Москвы везли. За морем телушка полушка, рубль перевоз.
Рядом с великим князем — супруга его, великая княгиня Нина Александровна, урожденная Багратиони. О, красавица! Пока жена в кресле дремлет — поглядеть на нее, на знойную южанку, в косе легкая проседь, улыбка впереди лица летит, — во все глаза! Ах, если б молодость! Шевардин усмехнулся, ложкой положил на блин икры щедро, красными живыми рубинами весь блин закрыв. Изменял он женам, изменял всегда! Да ведь и терпели бабы его, грешного! Любили…
Владимир Кириллович взял рюмку в прозрачные, кости просвечивают, выпитые временем пальцы. Встал за столом. Все умолкли.
— Я хочу провозгласить тост за великого Шевардина! За того, кто не только радует голосом своим, искусством своим нас всех… и не только нас: всю благодарную публику на всех земных континентах!.. ибо на спектакли с Шевардиным невозможно билеты раздобыть, и поет он так, что сердце в груди переворачивается… Да пенье — полдела!
Великий князь обвел острым орлиным взглядом гостей за столом. Среди молчанья раздались шепоты: как это?.. что это он?.. какие полдела?.. зачем…
Побледнел Шевардин. Сжал ножку рюмки в пальцах — вот-вот хрустнет.
Старшая дочь, Марфинька, закусила губу. Полдела! Как князь посмел!
Жена, Матильда Михайловна, мирно в кресле дремала. Не слышала дерзкого тоста.
Поднял руку Владимир Кириллович. Будто орел взмахнул крылом над склоненными головами.
— Старики мои! Старики наши! Обломки, осколки фарфоровой нашей, драгоценной России! — Голос дрогнул, будто трещина зазмеилась по горлу, по глотке. — Честь и слава Родины нашей оболганной, поруганной, убитой! Вы — здесь. Вы — в Париже! Цвет русский, слава русская! — Еще сильнее стянулась на горле слезная петля. Плакал князь, уже не стыдясь. Слезы ползли по изрытым, изморщенным щекам, капали на безупречно белый воротник парадной сорочки. — В изгнанье доживаете дни свои! В изгнанье — плачете и молитесь! Молитесь за землю нашу. За безвинно убитую родню. За погубленную семью царя нашего последнего. За… — Передохнул, вздохнул прерывисто. — За людей наших русских, за казаков и солдат, за крестьян и офицеров! За священников и монахов! За аристократов… и простолюдинов, ибо все они — есть наша Россия!
Молчанье за огромным столом. Молчит каре. Наклонены старые седые головы.
Слезы в салаты, в окрошку стекают.
Людская окрошка. Кровавый винегрет. Крошево мира, месиво судеб.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
