«Ебола» хотел было что-то сказать, но сержант Каток покачал головой: не стоит. Бандит испустил неимоверный вздох, который наполнил бы парус клипера. Весьма неуверенно в себе он двинулся к стулу, будто по палубе в шторм.
Из морозильника продолжали доноситься вопли:
— ааааааааааааааыыы… аааааааааааыыыы… ааааааааааааыыы…
— Минуточку, — сказал Каток бандиту. — Утюг держишь?
Бандит застыл на месте и остывал на нем, пока не примерз окончательно. Он не сводил глаз с ледника, откуда исходили вопли. Выглядел он так, словно все это ему снилось. Он медленно кивнул: да, пистолет у него есть.
— Непослушный мальчик, — отечески сказал сержант Каток, но голос у него был как у папы, который на работу ходит на фабрику вил в преисподней. — И разрешения у тебя тоже наверняка нету.
Бандюган покачал головой: нету. Потом с большим трудом заговорил.
— Почему он там? — спросил он.
— Хочешь к нему?
— НЕТ! — завопил жулик.
Он очень настаивал на том, что не хочет лезть в морозильник к своему товарищу.
— Тогда будь паинькой, и к мертвецам я тебя не отправлю.
Бандит очень выразительно закивал: ему хочется быть паинькой.
— Медленно вытащи пистолет из кармана и ни на кого не наводи. Пистолеты иногда стреляют сами, а нам бы не хотелось, чтобы это произошло, потому что кого-нибудь может поранить, а затем кто-нибудь все свои школьные каникулы проведет в холодильнике вместе с этими мертвыми людьми.
Жулик извлек «сорокапятку» из кармана так медленно, что я успел вспомнить, как из бутылки пытаются вылить очень холодный кленовый сироп.
А сержант просто сидел с чашкой кофе в руке. Очень хладнокровный субъект, и я мог бы стать его напарником, если бы меня не оборол Вавилон.
— Неси пистолет сюда, — велел сержант. Жулик принес пистолет сержанту, словно герлскаут — коробку печенья.
— Отдай его мне. Жулик отдал его сержанту.
— Теперь опусти свою задницу на тот стул, и чтоб я больше ничего от тебя не слышал, — сказал Каток. — Я хочу, чтобы ты был статуей. Ты меня понял?
— Да.
Его «да» прозвучало так, будто бандиту действительно очень хотелось пойти, сесть и превратиться в живую статую.
Бандит перенес свое «да» к стулу рядом со своим приятелем в спячке и сел. Сделал ровно то, что сказал ему сержант, и обратился в статую неудачливой преступности. Он мраморно обратил себя в направлении ледника. Сидел и таращился на него, слушая вопли изнутри:
— аааыы ааааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!! …короткими вздохами.
— Тень[16]так и говорит, — сказал сержант Каток. — Преступность не окупается.
— аааыы!!! аааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!!
— Мне кажется, эта ебучка уже готова запеть, — сказал Каток. — Я докопаюсь до самого дна. Морги не должны так будоражить. Власти Сан-Франциско не могут себе позволить, чтобы у них из карманов воровали трупы. У города сложится дурная репутация среди мертвецов.
— аааыы!!! аааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!! …продолжало раздаваться из морозильника.
— Какую оперу хотите послушать, ребята? — спросил сержант.
— «Травиату», — сказал я.
— «Мадам Баттерфляй», — сказал Колченог.
— Сейчас будет, — сказал Каток.
64. «Велосипед» Эдгара Аллана По
Нет таких слов, чтобы описать выражение лица бандита, когда сержант вытащил его из морозильника. Сначала Каток приоткрыл дверцу чуть-чуть. В щелочку видны были только глаза этого парня. Похоже было, что Эдгар Аллан По устроил каждому глазу по «велосипеду».[17]Бандит орал, пока лоток медленно вытягивался.
— АААААААААААААЫЫЫЫ! АА-АААААААААААААААААЫЫ! АААА-АААААААААААЫЫЫ! ААААААААА-ААААЫЫЫ!
…а глаза дико глядели на нас.
— Заткнись, — сказал сержант Каток.
— ААЫ… — Бандит заткнулся так основательно, словно ему на рот уронили невидимую гору Эверест.
Выражение его глаз перешло от Эдгар-Аллан-По-этического ужаса в невероятное измерение немой мольбы. Выглядел он так, словно просил Папу Римского о чуде.
— Не хотел бы ты еще немножко выйти в мир живых? — спросил Каток.
Бандит кивнул, из глаз его покатились слезы.
Сержант вытянул лоток, пока снаружи не оказалось все лицо. Вытягивал он это лицо очень медленно. Потом остановился и стал просто разглядывать сокрушенного бандита. В черты Катка вкралась благожелательная улыбка. Он нежно потрепал обледеневшего от ужаса громилу по щеке.
Мама Каток.
— Петь готов? Бандит закивал.
— Я хочу услышать все с самого начала, или ты отправишься обратно, и в следующий раз я могу тебя оттуда не вытащить. Кроме того, я не побрезгую такую дешевую крысу, как ты, забальзамировать живьем. Картина ясна?
Мама Каток. Бандит опять кивнул.
— Ладно, теперь выкладывай.
— Я не знаю, куда она девала пиво, — истерично заболботал бандит. — Выпила десять стаканов, а в туалет не сходила ни разу. Просто пила пиво и не ходила в туалет. Кожа да кости. Пиву у нее внутри просто некуда деваться, а она заливала и заливала. Десять стаканов как минимум. Там просто не было места для пива! — завопил он. — Места не было!
— Кто — она? — спросил сержант.
— Женщина, которая наняла нас украсть тело. Пиво пила. Господи, я никогда такого не видел. Пиво исчезало в ней, и все.
— Кто она была? — спросил Каток.
— Она не сказала. Ей нужно было только тело. Без вопросов. Хорошие деньги. Мы не знали, что так все выйдет. Богатая дамочка. Папа мне говорил никогда не связываться с богатыми дамочками. Посмотрите на меня. Я в холодной, набитой мертвяками. Я их по запаху чую. Они мертвые. Почему же, к чертовой матери, я его не послушался?
— Надо было слушаться папу, — сказал Каток.
И тут бандит, лежавший в углу, начал приходить в себя. Сержант посмотрел на статую бандита, сидевшую на стуле над живым бандитом.
— Твой друг приходит в себя, — сказал он бандиту. — Пни его за меня в голову. Ему нужно отдохнуть подольше.
