На мое счастье, рамы не было и стекло держалось на нескольких загнутых гвоздиках. С помощью обломанного перышка я отвернула эти гвоздики в сторону. Стекло упало мне на руки и едва не выскользнуло. В маленькое прямоугольное отверстие ворвались солнечный свет и морозный ветер. Мне казалось, что замерзнуть сильнее, чем я уже замерзла, невозможно, но я ошибалась. Дрожь, сотрясавшая тело, перешла в конвульсии. Пришлось изо всех сил стиснуть челюсти, не то привлекла бы внимание похитителей дробным клацаньем зубов.
Даже в нормальном состоянии мне было бы трудновато просунуть голову в узкую дыру чердачного окна, а учитывая дрожь, этот трюк запросто можно было показывать в цирке вместо номера с тигром, облизывающим голову укротителя. Царапины, оставшиеся на моей физиономии после смертельного аттракциона, наверняка выглядели не менее устрашающе, чем следы тигриных клыков. Когда голова оказалась снаружи, на меня напал новый приступ рвоты, только на этот раз рвать было нечем, и судороги, терзавшие желудок, облегчения не принесли.
Я посмотрела вниз, на снежно-ледяной пятачок под окошком, и поняла, что старалась напрасно. Мне отсюда не выбраться. Во-первых, физическая немощь абсолютно исключала альпинистский спуск с высоты двух с половиной этажей (дом оказался двухэтажным). Во-вторых, я определенно застряну в этой дыре, когда попытаюсь протащить в нее плечи - а если плечи все-таки пройдут, то наверняка застрянут бедра. В третьих, я уже полумертва от холода, а что со мной станет, когда придется брести босиком по снегу невесть сколько верст в неизвестном направлении?
Добавив к старым царапинам несколько новых, я втянула голову обратно, сползла на пол, подтянула колени к груди и закрыла глаза. Дурнота и чудовищная усталость притупили чувство страха, и сил на борьбу уже не осталось. "Ну и пусть ломают пальцы, - подумала я вяло. - Вряд ли мне будет хуже, чем теперь. А если повезет, я замерзну насмерть еще до их возвращения".
Если бы не мороз, я бы, наверное, сдалась окончательно. Но колотун мешал мне забыться, и мозг потихоньку продолжал трудиться над решением задачи. И оно пришло - ясное, блестящее, простое, как все гениальное.
"А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о соотношении моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не приходит, будто я в состоянии отсюда выбраться, но если, придя сюда, они вместо меня найдут вынутое стекло и привязанную к балке тряпицу, спускающуюся до земли, им останется только поверить своим глазам. Ведь на чердаке, не считая матраца да нескольких досок, ничего нет, и на первый взгляд спрятаться тут невозможно. А второго взгляда не будет: похитители бросятся вон из дома ловить беглянку. Итак, мне остается лишь оставить на сцене убедительную декорацию и найти убежище".
Где искать тайник, я догадывалась. В детстве в компании моих сверстников любимой игрой были прятки, и мы облазили все укромные закоулки дачного поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу. А значит, здесь тоже должна быть узкая щель на стыке пола и ската крыши. Обычно к потолочным балкам пришивают слой досок, потом стелят что-нибудь теплоизоляционное и сверху кладут новый слой досок. Но с краю, под самыми скатами крыши прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном которой служит потолок комнаты. Глубина тайника невелика - сантиметров тридцать, но ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например, влезет не всякий ребенок, хотя из детского возраста я давно вышла.
Встав на четвереньки, я осторожно поползла к наклонной стенке. Возможно, шуму от такого способа передвижения было больше, но на ногах я боялась не удержаться. Предположение оказалось верным: крайняя в ряду доска не была прибита, и под ней действительно обнаружилось длинное узкое углубление, достаточно вместительное, чтобы можно было втиснуть туда мое тщедушное тело.
Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо с одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и шероховатых краях оконного проема. Благополучно избежав застревания, я втащила верхнюю часть туловища обратно и принялась за "веревку", сотворенную из бывшего покрывала. Привязав один конец к балке, я скрутила связанные полосы материи в жгут, пропуская его через сжатые ладони и изо всех сил растягивая. Необходимо было создать впечатление, будто по "веревке" спускались, а для этого она должна выглядеть несколько иначе, чем широкая бахромчатая лента с узлами. Лучше всего было бы повиснуть на ней, но для таких упражнений я чувствовала себя недостаточно окрепшей. По правде сказать, мне и растягивание давалось с немалым трудом, да и вряд ли бы она выдержала мой вес.
Но вот вид пыльного тряпочного жгута меня удовлетворил. Я выбросила его конец из окошка, убедилась, что он не дотягивает до земли совсем немного, и поползла к тайнику. Труднее всего было беззвучно приподнять конец тяжелой доски и, удерживая ее одной рукой, залезть в щель. Когда туловище уже оказалось внутри и перестало подпирать доску, ослабевшая рука не выдержала тяжести и подогнулась. Грохота не было, поскольку удар пришелся мне по предплечью, зато от боли потемнело в глазах, и я снова вырубилась.
* * *
Должно быть, мой ангел-хранитель все-таки не самое ленивое в мире существо. Во всяком случае, когда лязг отпираемого замка возвестил о прибытии похитителей на чердак, он не поленился махнуть надо мной крылом. Я очнулась и, скрипя зубами от боли, успела втянуть ушибленную руку под прикрытие коварной доски. Острота боли затмила все остальные ощущения: и дурноту, и страх быть обнаруженной, и муки вконец окоченевшего тела. Но пальцы на руке шевелились, стало быть, кости остались целы.
Оцинкованная крышка люка с грохотом стукнулась о доски. Один из тюремщиков, пыхтя, влез в мою темницу. Минуту-другую он не издавал никаких звуков, потом раздался тяжелый топот и исступленный вопль:
- Кушак! Дуй скорее сюда, туды твою растуды! Ее здесь нет!
Бегущие шаги, скрип перекладин приставной лестницы и новый голос:
- Ты что, пьян? Как это - нет?
- А вот так! Давай-давай, залезай! Сам полюбуйся.
Сообщник принял приглашение. Через несколько секунд он с проклятиями пересек чердак и остановился у окна.
- Зараза! Этого не может быть! Не могла она сюда пролезть! Тут и младенец застрянет.
- Тогда где же она? - с издевкой поинтересовался другой и пьяно завопил: Ку-ку, детка! Выходи, мы так не играем!
Его голос показался мне знакомым. Где-то я слышала этот жирный баритон, причем совсем недавно.
Тот, кого он назвал Кушаком, сделал три быстрых шага и загремел досками, сваленными в углу.
- Ну что, умник, - продолжал глумиться обладатель сочного баритона. Птичка-то тю-тю? Предупреждал я, что она не по твоим когтям, сокол спецназовский!
- Это невозможно... - твердил ошеломленный Кушак. - Чудо уже то, что ей удалось так скоро прочухаться. Сначала девку шандарахнули по черепу, потом она надышалась эфиром, потом ты вкатил ей полный шприц, рассчитанный на здорового жлоба, а у нее вес недокормленного подростка. Видишь лужу блевотины, Акопян? Представляешь, какое у малышки сейчас самочувствие? У тебя после недельного запоя бывает лучше! Она не то что спуститься по веревке, она на ногах стоять не должна.
