По стечению обстоятельств, девушку ту Бурун знал достаточно давно, а потому изложенные в деле «свидетельские показания» его порядком покоробили. С тех пор этих старых сплетниц и сплетников он откровенно недолюбливал. С другой стороны, именно они зачастую являются бесценным кладезем информации, которую не найти ни в одной, сколь угодно обширной картотеке.
С этим стариком капитан был знаком. Заочно. Наблюдение, что велось за Верменичем, не могло обойти вниманием его ближайшее окружение, включая соседей, а потому приметы и относительно подробная характеристика деда давно уже были должным образом оформлены и подшиты в пухлое дело.
В любом варианте поговорить с пенсионером Зобовым стоило. Сергей вздохнул и изобразил на лице приветливую улыбку.
– Ничего серьезного, Герман Игнатьевич. Так, есть кое-какие вопросы. Вполне вероятно, что Ярослав Борисович сможет оказать нам важную помощь в одном деле. А вы не в курсе, случайно, куда он уехал?
– К сожалению, не в курсе, – качнул головой старик. – Да вы проходите, проходите… Вот придет Ольга Олеговна, она вам наверняка поможет. А она на рынок пошла, знаете ли. Как дождик закончился, так сразу и пошла.
– Скоро вернется-то? – Геннадий искренне надеялся на ответ в стиле «а бес ее знает». Тогда можно будет махнуть рукой на этот визит и отправляться восвояси. Может, сама судьба против этой встречи.
– Скоро, скоро! – заверил старик, щелкая шпингалетом и открывая калиточку, что соединяла дворы. Видать, отношения меж соседями и впрямь были неплохими, раз предусмотрели возможность ходить друг к другу в гости напрямую.
Видимо, взгляд капитана был достаточно красноречив, поскольку Зобов довольно улыбнулся, продемонстрировав то ли чудом для его возраста сохранившиеся, то ли тщательно отреставрированные зубы.
– Калиточку эту как раз Ярослав Борисыч делал. Захаживает он ко мне в гости, да-с… и частенько, доложу я вам. И Ольга Олеговна тоже, дай бог ей здоровья, не обижает старика. Скучновато одному, сами понимаете. Да вы проходите, проходите. У меня и чаек как раз свежий заварен, посидим, погреемся… а там, глядишь, и хозяйка придет. Она дама сурьезная, по всяким там витринам-магазинам болтаться не будет. Что надо купит, и сразу домой.
Чай у старика и в самом деле оказался отменным, заваренным с любовью и знанием дела. Он явно содержал какие-то травки, помимо собственно чайного листа, был на диво ароматным, а цвет имел именно такой, какой должен быть у настоящего, хорошего чая. Горячий, дымящийся напиток чудесно сочетался с прохладным осенним воздухом, звенящим свежестью после недавнего дождя, и маленький столик на веранде как нельзя лучше подходил для неспешного чаепития и беседы.
Увы, беседы не получилось. Говорил Зобов почти не переставая, капитану приходилось лишь изредка вставлять короткие реплики, дабы направить словоизлияния пенсионера в нужное русло. Информации и в самом деле было довольно много – и подана она была весьма своеобразно. Уже к середине беседы-монолога Сергей вдруг осознал, что рассматривает Верменича как личность вполне положительную, но при этом донельзя подозрительную. Как эти две категории умещались в одном образе, он так и не понял – а на прямой вопрос Зобов лишь замахал руками:
– Да что вы, что вы, господа офицеры! Или я, по старой памяти, должен говорить «товарищи»? Все никак не привыкну. Годы уже не те, а все вокруг меняется так быстро… Нет, Ярослав Борисович премилейший человек. Таким соседством бы гордиться надо.
И все же было что-то в интонациях старика, что мало соответствовало произносимым им словам. Сергей проработал в органах достаточно, чтобы научиться улавливать подобные оттенки. Собеседник был неискренен. Причем – Бурун был в этом уверен – не только не старался эту неискренность скрыть, но, напротив, самую малость выпячивал, ровно настолько, чтобы это не выглядело нарочитым.
Уехал Верменич утром. Уехал на такси – такого раньше за ним сосед не замечал, Ярослав Борисович жил достаточно скромно, хотя дом содержал так, что было ясно – средства у него есть. Но такой роскошью, как московское такси, он не баловался никогда. Был он с небольшой, на вид нетяжелой сумкой через плечо. Одет, пожалуй, несколько легко для осенней поры. Явно торопился, но обеспокоенным не выглядел. Зобов перекинулся парой слов с матерью Верменича – в том, что она на самом деле являлась его матерью, Сергей весьма сомневался – и получил подтверждение, что Верменич уехал по делам. По словам пенсионера, Ольга Олеговна выглядела несколько нервной, как будто бы отъезд сына ее… не столько взволновал, сколько огорчил.
К тому времени, когда за забором послышались шаги вернувшейся домой женщины, Сергей уже и не знал, как отделаться от говорливого старика. Кратко, но совершенно искренне поблагодарив за чай, он в сопровождении Геннадия направился к Ольге, которая без особого удивления, но и без явного интереса рассматривала сотрудников милиции.
– Да, Ярослав уехал. Нет, он не сказал, куда именно. Он взрослый мальчик и может поступать так, как ему заблагорассудится. Нет, я не знаю, когда он вернется. Нет, мне совершенно не интересно, зачем он вам понадобился. Я говорю нормальным тоном, молодой человек, а вам не стоит повышать тон на женщину, которая вдвое старше вас.
На этом беседа и завершилась. Ольга Олеговна всем своим видом выражала полнейшее нежелание не только сотрудничать с милицией, но и видеть ее, милицию, у порога своего дома. С таким отношением сотрудникам МВД, от опытного следователя до рядового патрульно-постовой службы, приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Прошли те времена, когда образ умного, честного и мужественного опера был обязательным компонентом любого фильма и любой книги, когда в милиции видели защитников. На экраны, на страницы печатных изданий выплеснулась мутная, грязная, вонючая волна обвинений и разоблачений. С какой-то жестокой, слюнявой радостью все и всюду обвиняли МВД во всех смертных грехах. Под вопли о повальном взяточничестве, о поборах и избиениях, поносили и поливали дерьмом всех. И тех, кто и в самом деле был нечист на руку, и тех профессионалов, которые считали ниже своего достоинства бросить низкооплачиваемую, тяжелую и опасную – чем дальше, тем больше – работу и уйти на вольные хлеба, в охранники, а то и в набирающую силу доморощенную российскую мафию.
Прошли времена доверия – в обществе зародилась ненависть к тем, кто обязан был по долгу службы или по велению совести это общество защищать. И все чаще вместо помощи опера получали в свой адрес лишь оскорбления. Это было вполне ожидаемо – но от этого ничуть не менее противно. Откуда у этой женщины такое неприятие? Что ей сделали, чем обидели? Или все это – лишь следствие воплей прессы, усилий кинематографистов, с восторгом выпускавших на экраны один за другим фильмы о благородных бандитах, ранимых душой проститутках, удачливых жуликах… которым безо всякого успеха противостояли тупые, алчные, ничего толком не умеющие люди в погонах. И даже те, кто все же пытался создать более или менее положительный образ сотрудника МВД, вынужден был делать это на тонкой грани между реализмом и комедией. Ничего более серьезного не примут, не оценят.
