«Ага, — думаю, теперь не только на хлеб хватит. Но еще и на чуть-чуть масла. Аллилуйя!»
11. Прощаюсь со своими сослуживцами в уже не моем отделе систематизации информации, они устраивают в честь моего ухода чаепитие; беру свой чайник и ухожу. А вновь воссозданный проект «Черный крест» это всего лишь некогда созданный проект «Черный крест», только после небольшого перерыва.
Вновь открыли самый глубокий последний этаж. Туда снова ездят лифты. Библиотека прямо над нами, и, слава богу, до нее можно добраться по лестнице пешком. Но больше никуда. Везде пропуска и карточки. И вот, на этом целом этаже — боюсь говорить, сколько гектаров — всего двадцать четыре седовласых старых… И я.
12. Старики меня не любят. И я это чувствую. И они хотят, чтобы я это чувствовал. Они все в черном, лишь белые рубашечки, они все считают себя специалистами. Один парень — кандидат по безопасности — почти никогда, в служебное время уж точно, не расстается с бронежилетом и кучей всяких защитных прибабахов степени готовности солдата «к бою». Странный такой.
Но то, по чему они себя считают специалистами, мне просто смешно!
Специалист по оккультизму.
Профессор по вампиризму
Кандидат по апокрифам.
Лингвист — переводчик с нескольких, лет четыреста как несуществующих, языков.
Все они серьезны, а меня считают баловнем судьбы и выкормышем ГБ по причине родственных связей. Ниже подполковника нет никого. Молодой лейтенант не в почете.
Спрашиваю полковника Февралева, когда он последний раз видел Дракулу. Февралев, натужно улыбаясь, объясняет мне, что вампир — термин, относящийся к мертвому человеческому телу, снятому с черного креста после распятия на нем.
— То есть к уже живому или черт знает какому там телу, — уточняю я.
— Так точно. — И ехидная улыбочка, до максимума округляющая и так пухленькие щечки толстячка Февралева.
Да… этих ребят армейские физкультурные нормы почему-то давно уже не касаются.
Назло им ставлю на свой рабочий стол портрет своего деда, самый известный из его «неофициальных» — там, где он стоит на какой-то лестнице на крутом склоне, во время своего еще студенческого отдыха где-то на юге России. На нем серый джемпер и джинсы. Руки в карманы.
Нахально так улыбается, а на волосы надвинуты очки. Он еще не знает, что ждет его впереди. А то так бы не улыбался. Это, говорят, одна из его свадебных фотографий. Медовый месяц.
— Он бы не одобрил того, чем мы тут занимаемся, — говорит мне Князев, подбородком указывая на портрет деда. — Но ведь ты сам видел, что черный крест с его силой — реальность.
Фу! Не заметил, как незаметно он тут подошел!
А я все пытаюсь по электронной почте, уже в сорок восьмой раз, убедить Аню встретиться.
Она пока молчит. Но мне кажется, что лишь пока. Не может же она быть такой твердокаменной?
13. Тем временем начинаются трения, потому что Князев требует от меня объемов, но я хочу лишь одного: чтобы мою базу данных, добытую мною на объекте 112, по черному кресту никто не трогал и чтобы мне дали все это скорее с бумаги занести в компьютер.
Да еще и личная жизнь.
Прячусь от начальника в библиотеке, и с отвращением наблюдаю там, сидя за интернетом, как молодые сотрудники института вовсю пользуются библиотечной невыносной фонотекой с грифом «демоническое».
— Гхе-гхе, не помешал? — Князев опять появился как из-под земли — У меня к тебе дело есть! Командировка в Ватикан.
Именно в тот момент, как Анна «дрогнула» и была готова со мной встретиться.
«Я поняла, ты надо мной смеешься, так долго упрашивал о встрече, а теперь не можешь
Не звони мне больше никогда
Я поменяю себе ящик».
Театрально жестикулируя, требую у Князева, чтобы меня сегодня до дома доставили на служебном авто.
— Служебный автомобиль доставит вас сегодня вечером на аэродром и будет стоять у вашего подъезда в 21 ноль-ноль. К этому времени вам необходимо быть готовым. Домой же вас сегодня я отпускаю сейчас (было 16:45 времени), но поедете вы на метро.
Зи воль, майн хертц.
14. Но я не сразу направляюсь к метро, домой. Сначала я захожу к нашему институтскому терапевту на прием. Приходится выстаивать очередь из трех «молодых спецов», активно обсуждающих, что бы такое сказать доктору, чтобы получить больничный, и это в середине августа. Выходит их товарищ, радостный, они что-то весело обсуждают, договариваются о встрече на пляже, смеются до тех пор, пока в дверях не показывается доктор:
— Следующий!
Я, воспользовавшись замешательством этих симулянтов, вскакиваю и захожу в кабинет. Доктор смотрит на меня с недовольством, думая, что я очередной симулянт, пришел просить неделю летнего отдыха. Но я по делу.
— У меня сыпь, шелушение и зуд на груди.
Доктор осматривает меня, что-то пишет в моей карточке, а после, посмотрев исподлобья через очки, так вот «припухлив» губы, говорит:
— Просто аллергическая реакция. Какие-нибудь таблеточки употребляем?
— Только «антисекс», но… по три штуки в сутки.
Доктор улыбается, но говорит жестко и категорично:
— Немедленно перестать. А то, что хуже…
Я смущаюсь.
— Почему вы принимаете столько таблеток «антисекса»?
— Они мне больше не помогают.
Доктор берет какой-то бланк и начинает в нем что-то быстро писать.
— Что это?
— Направление к нашему психологу, — доктор улыбается..
— Мне бы этого не хотелось…
Тогда терапевт говорит, что мне бояться нечего, что в отличие от других учреждений в нашем институте направление к психологу в личное дело не вносится и так далее.
— Все равно мне не хотелось бы.
«Всем не хотелось бы» — читаю я во взгляде врача.
— Кстати, тут у нас, но вы об этом никому не говорите, прошу очень, все побывали — доктор вертит у виска — с подозрениями, контингент такой… Даже директор! Но об этом — никому.
Только потом я узнал, что эти слова врач говорил всем направляемым на обследование к психологу по приказу самого директора, для расслабления бдительности.
— Хорошо, но сегодня у меня командировка.
— Ну да. А вы вернетесь и сходите.
Я выхожу, снова минуя этот детский сад. За спиной слышу голос доктора:
— Ну, у кого еще диарея, обострение грыжи или ОРЗ?
Детский сад притихает для того, чтобы, когда с очередным посетителем доктор исчезнет в дверях своего кабинета, прыснуть смехом.
