Этот день Мэган Беллвуд запомнила на всю свою жизнь. Поначалу к переменам в ее внешности соученики отнеслись весьма критически — девчонки пытались отпускать колкие шуточки, а мальчишки настороженно молчали, пытаясь понять, чего ожидать от этой новой Мэгги. Но она вела себя точно так, как наказал ей Виктор: держалась гордо и независимо, делая вид, что насмешки ничего не смыслящих в моде дурочек вроде Лисси, ничуть ее не беспокоят. Новая манера держаться не замедлила произвести впечатление на одноклассников: предмет тайного обожания Мэгги после уроков вызвался проводить ее до дома.
Мэгги ликовала — Эдди Хадсон нравился ей уже целый год. Однако у нее был еще один повод для радости: задавака и главная модница Лисси, за которой все это время бегал Эдди, потерпела полное фиаско. Мэгги пришлось звонить Виктору и просить не забирать ее из школы, но «папа», к счастью, с пониманием отнесся к этой просьбе.
Увы, по дороге выяснилось, что объект романтических фантазий Мэгги, вовсе не стоил того, чтобы сохнуть по нему целый год. Эдди Хадсон совершенно не умел слушать, трещал о какой-то чепухе, вроде плеера, который родители пообещали ему на Рождество, и Мэгги поняла, что болтать с братом ей куда интереснее, чем с этим нудным типом. Впрочем, это неприятное открытие ничуть не испортило ее настроения — она чувствовала себя королевой, и это приятное чувство позволило ей ответить на вопрос Эдди, может ли он проводить ее домой и завтра, снисходительным и уклончивым «может быть».
— Папа, ты гений! — Мэгги влетела домой, бросила на пороге сумку и помчалась на кухню, где не без удивления обнаружила не только Виктора, но и маму, которая почему-то смотрела на дочь глазами, полными ужаса.
— Привет, мам. Ты уже дома? — Она повернулась к Виктору. — Ты просто гений! Видел бы ты, как все пооткрывали пачки, когда я вошла в класс…
Виктор не успел ничего ответить, потому что его опередила Дин, чья «пачка» находилась примерно на том же расстоянии от пола, что и рты одноклассников Мэган, когда они увидели ее новый наряд. На девочке был веселый ансамбль из короткой джинсовой юбки, облепленной затейливыми пуговицами, футболки бледно-желтого цвета, надетой под рубашку цвета хаки, перетянутую пояском.
— Что это на тебе? — уставилась Дин на дочь. — Где ты взяла эту одежду? Ты что, с кем-то поменялась? А может быть, ты ее украла?
— Нет, это моя одежда, — стушевалась Мэгги.
— Не ври мне. Я ничего такого в жизни тебе не покупала!
Мэгги испуганно захлопала глазами, и Виктор, поняв, что, если он не вмешается, радость девочки будет недолгой, поспешил взять Дин под руку и вывести ее из кухни.
— Позволь мне кое-что тебе объяснить, — отпустив руку опешившей Дин, начал он. — Наша дочь ничего не воровала. Это действительно ее одежда. Я залез в ее шкаф и из того ужаса, что висел на вешалках, собрал ей несколько нарядов. Кое-что, конечно, пришлось перешить, но дело того стоило. Мэгги счастлива. Ее никто не называл замарашкой — наоборот, ею восхищались. Так чего ты на нее взъелась?
— Но эта юбка, — пробормотала Дин, все еще не пришедшая в себя от шока, — она не слишком короткая для девочки одиннадцати лет?
— В самый раз, — отрезал Виктор. — Это те юбки, которые ты покупала для нее, были слишком длинными.
— А эта рубашка поверх футболки… По-моему, это совершенно безвкусно.
— По-твоему? — натужно рассмеялся Виктор. — О вкусе пытается рассуждать женщина, которая плюхается за накрытый стол в рабочем комбинезоне?
— Я так устаю, что у меня нет сил переодеться.
— Не оправдывайся, я устаю не меньше, чем ты. И, между прочим, многое успеваю.
— Это не повод меня оскорблять! — окончательно разозлилась Дин.
— А я и не оскорбляю. На правду не обижаются. Если тебе наплевать на свой внешний вид — ради бога. Только не смей читать нотации нашей дочери. Она будет выглядеть хорошо, а не брать пример со своей неопрятной мамаши.
«Нашей дочери»?! Дин с трудом удержалась от того, чтобы рассказать Виктору, что к ее детям он не имеет ни малейшего отношения. Пришлось ограничиться полным ненависти взглядом. Хотя и его Виктор научился выдерживать.
Дин уже пожалела, что решила заехать домой в перерыве между клиентами. Здесь, похоже, она уже совершенно не нужна. Ее место занял чужой человек, с которым ее дети умудряются ладить лучше, чем с ней. Даже вечно сонную бабулю Джесс, и ту Виктор умудрился расшевелить.
«Жутко обаятельный», вспомнила Дин слова Норы Райли. Знала бы подруга, что обаяние этого типа натворило с ее семьей.
10
Виктор и Дин не разговаривали друг с другом вот уже несколько дней, передавая то, что нужно было, через детей. Ни Мэгги, ни Дэна такое положение вещей совершенно не радовало. Но что они могли поделать? Их мать была слишком упрямой, чтобы сделать первый шаг, а Виктор сказал, что они с мамой взрослые, и сами разберутся в своих проблемах.
Из комнаты Виктора частенько доносилась трескотня швейной машины. Узнав о том, что бабуля Джесс учит его шить, Дин поразилась настойчивости, с которой Виктор овладевал теми навыками, которые до сих пор были ему недоступны. Мало того, казалось, Виктор делает это с удовольствием. Пару раз она подглядывала за тем, как он готовит: он нарезал кусочки мяса с таким вдохновением, что Дин, никогда не любившая заниматься стряпней, в тот миг почувствовала желание поучаствовать в процессе.
Дин сама не заметила, как начала скучать по Виктору: по их ежедневным ужинам, коротким и нелепым перепалкам, по его негодующим возгласам, которыми сопровождались ее попытки заварить чай, по улыбке, с которой он смотрел на детей и изредка награждал ее за то, что она, Дин, была к нему небезучастна. И еще она скучала по его глазам: теплым, гречишно-медовым, глубоким и иногда таким печальным, что сердце сжималось от чувства вины за ложь, которой она опутала этого человека.
Но, несмотря на то, что в душе у Дин поселилась пустота, она и не думала пойти на мировую первой. Да, она понимала, что Виктор во многом прав, но он глубоко обидел ее, задел как женщину.
В один из этих дней Дин впервые за несколько лет встала перед зеркалом и принялась внимательно изучать свое отражение. Перед ней стояла рыжеволосая женщина лет тридцати с пронзительно-голубыми глазами и взглядом, в котором звенела пустота. Рыжие волосы этой женщины были скручены в какую-то загогулину, нелепо торчащую на затылке. Из-под огромного комбинезона, скрывавшего все округлости, торчала заляпанная бог весть чем рубаха с закатанными рукавами.
Дин с отвращением отвернулась от зеркала, и на ее глазах застыли слезы. Странно, что Виктор, считавший себя ее мужем, не сбежал от нее точно так же, как это сделал Норрис. Виктор оказался сильнее и мужественнее, чем человек, которого она когда-то считала близким. Виктор готов был терпеть ее, это чудовище, и облегчать ей жизнь, а она, Дин, оказалась совершенно неспособной отблагодарить его за это.
Дин опустилась перед зеркалом на корточки и горько заплакала. Ее одиночеству было все равно, как она выглядит и что на ней надето, а Дин уже позабыла о том, что не только у одиночества есть глаза.
