Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Поддавшись на уговоры жены, Всеволод с обреченным видом прибыл в терем к Петру Ослядюковичу, у которого в это время находился боярин Пачеслав Собинович. Последний, произведя примерный подсчет съестных припасов в городе, заполненном тысячами беженцев, сетовал на то, что если осада татарами столицы продлится дольше трех недель, тогда придется резать скот и лошадей, чтобы обеспечить пищей такое множество люда.
— Придется и собак жрать, коль не придет к нам подмога до самой весны, — хмуро добавил Пачеслав Собинович.
— Ведомо мне, что с ествой в переполненной людом столице дело худо, — проговорил Петр Ослядюкович, прохаживаясь по светлице. — Послал я вчера своего гридня в Боголюбово, дабы он поторопил огнищанина Сулирада с отправкой зерна из княжеских запасов во Владимир. Да сгинул куда-то мой гридень, не вернулся он обратно.
— Теперь-то уж подавно не вернется твой гонец, — тяжело вздохнул Пачеслав Собинович. — Теперь град Владимир во вражеском кольце.
Петр Ослядюкович спросил у Всеволода Георгиевича, что привело его к нему.
— Какое у тебя дело ко мне, княже? — Петр Ослядюкович сел на стул напротив князя.
Всеволод Георгиевич, давясь каждым словом, завел речь о том, что все-таки имеет смысл попытать счастья в сече с татарами в открытом поле.
— Не могу я в глаза смотреть матери своей и жене Владимира, слез их видеть не могу, бояре, — признался Всеволод, сокрушенно качая головой. — Моя супруга тоже укоряет меня робостью и бездушием. И брат Мстислав от нее не отстает. Будь что будет, бояре! — Всеволод сделал решительный жест. — Авось выпадет нам удача в битве с нехристями!
По лицу Пачеслава Собиновича было видно, что он изумлен и огорчен тем, что услышал от Всеволода Георгиевича.
Петр Ослядюкович же помрачнел, как грозовая туча.
— Авось и небось, княже, плохие союзники в войне с мунгалами, — сурово произнес он. — Тебе тяжело видеть слезы близких, которые скорбят о княжиче Владимире, угодившем в руки Батыя. А ты подумай о многих тыщах жен, сестер и дочерей наших ратников, об их слезах, которые прольются, коль все наше воинство поляжет в сече с татарами. Крепись, княже, и не ослабевай духом, даже если тебе захочется волком выть от отчаяния.
— А Мстиславу скажи, княже, что доблесть без ума — дырявая сума, — вставил Пачеслав Собинович.
Внутренней решимости быть стойким при любых обстоятельствах Всеволоду Георгиевичу хватило лишь на два дня. За это время он выслушал столько язвительных насмешек со стороны Мстислава, на него вылилось столько материнских слез и упреков, что воля его надломилась. Всеволод поддался на уговоры Мстислава, который предложил ему вывести за стены Владимира не всю русскую рать, но лишь дружинников и слуг, подчиненных лично им. Под началом у Мстислава находилось полторы сотни гридней и челядинцев, в дружине у Всеволода было вдвое больше людей. К тому же самые воинственные из бояр тоже соглашались пойти на вылазку вместе со своей чадью.
Княгиня Агафья была готова отсыпать серебра всякому, кто согласится поучаствовать в вызволении княжича Владимира из татарского плена. И охотников отыскалось немало как среди знати, так и среди простонародья.
Однако вылазка за городской вал, за которую так ратовал Мстислав, не состоялась. Татары, пригнав толпы пленников из разоренного Суздаля, всего за сутки их руками огородили град Владимир частоколом со всех сторон. Кое-кому из невольников, устанавливающих частокол, удалось сбежать и забраться на стену Владимира по веревкам, которые спускали им сверху владимирцы. От этих людей жители столицы узнали подробности о взятии Суздаля одним из татарских отрядов.
Благодаря установленному частоколу татары избавили себя от внезапных вылазок русичей и лишили защитников Владимира возможности быстрого прорыва из осажденного города в окрестные леса.
На пятый день осады татары установили напротив валов и стен града Владимира большие и громоздкие метательные машины. Судя по расположению камнеметов, Батый собирался штурмовать град Владимир сразу с трех сторон. Полководцы Батыя намеревались в полной мере использовать численное превосходство своих отрядов.
* * *
В этот вечер в тереме Петра Ослядюковича было особенно многолюдно и шумно. Сюда пришли все предводители русской рати, чтобы обсудить свои насущные заботы, главной из которых была расстановка русских полков на тех участках крепостных стен, где вероятнее всего произойдет приступ вражеских полчищ.
На столе перед военачальниками был расстелен широкий лист пергамента, на котором суриком и киноварью была нарисована схема укреплений града Владимира, а также были нанесены татарские становища вокруг осажденной столицы.
Говорил в основном Петр Ослядюкович, которому все прочие воеводы негласно уступили главенство над владимирской ратью. Изредка вставляли реплики и замечания Пачеслав Собинович, Ратибор Иванович и боярин Сухман, по прозвищу Кривец. Сухман был одноглазый, за это и получил такую кличку. Эта троица состояла в ближайших помощниках у Петра Ослядюковича.
Всеволод и Мстислав хоть и находились здесь же, но оба помалкивали. Всеволод благоразумно не лез со своими советами к Петру Ослядюковичу, понимая, что тот и сам лучше него знает, как крепить оборону столицы. Мстислав же был полон обиды на Петра Ослядюковича, который, по его мнению, совершенно отстранил от руководства войсками его и Всеволода.
Неожиданно в горницу, освещенную пламенем нескольких светильников, где было душно и довольно тесно от столпившихся вокруг стола воевод, вбежал коренастый муж в медвежьем полушубке нараспашку и полосатых штанах, заправленных в теплые поршни.
— И чего вы тут обсуждаете, дурни? — громко и сердито гаркнул незнакомец, резким движением сдернув с головы собачий треух. — Какого хрена вы тут тычете пальцем в карту? Кто тут у вас главная голова, мать вашу?
Воеводы притихли и все разом повернулись к разгневанному мужичку в полосатых портах, усы и борода которого заиндевели на морозе.
— Ну, я здесь самый главный, — сказал Петр Ослядюкович. — А ты что за ком с горы?
— Это Яков, костромской купец, — раздался чей-то голос. — Он в плену у татар побывал. Сбежав от нехристей, добрался до Владимира. В ратном деле Яков смыслит, поэтому его поставили сотником над торгашами и их челядью с Воздвиженской улицы.
— А, слышал я о тебе, Яков Костромич! — оживился Петр Ослядюкович. — Ступай-ка сюда поближе, друже. Негоже сотнику на военное совещание опаздывать, да еще ругаться в присутствии князей. — Петр Ослядюкович кивнул на Всеволода и Мстислава, восседающих на скамье у бревенчатой стены. — Чем это все мы так прогневили тебя? Растолкуй нам, сделай милость.
— Изволь, воевода, — невозмутимо промолвил Яков и протолкался к краю стола. — Нехристи свои дьявольские камнеметы в поле выкатили, а вы, бояре, и не чешетесь! Обсуждаете замысел обороны, на стены и башни уповаете, на крутизну валов городских, токмо все это впустую. Не этим надо заниматься сейчас, на вылазку нужно идти, чтобы сжечь катапульты татарские.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
