Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
— И он женится на Олвен, когда все закончится?
Нимуэ расхохоталась.
— Так дурню обещано, хотя как только Гавейн узнает, что девчонка вовсе не из сонма бессмертных духов, а рождена рабыней, он, глядишь, и передумает. Так что, может статься, мы ее перепродадим. Хочешь откупить? — лукаво подмигнула она.
— Нет.
— Все верен своей Кайнвин? — поддразнила Нимуэ. — Как она?
— В добром здравии.
— И она приедет в Дурноварию поглядеть на обряд?
— Нет, — покачал головой я. Нимуэ подозрительно сощурилась.
— А сам-то приедешь?
— Да, я бы посмотрел.
— А Гвидр? Ты ведь его привезешь?
— Да сам-то Гвидр не прочь. Но мне придется сперва спросить дозволения у его отца.
— Скажи Артуру, чтобы отпустил парня. Каждый ребенок в Британии должен своими глазами увидеть приход богов. Такое зрелище, Дерфель, вовеки не забудется.
— Так, значит, все сбудется — сбудется, несмотря на промахи Мерлина? — уточнил я.
— Сбудется — несмотря на Мерлина, — мстительно отрезала Нимуэ. — Сбудется, потому что я сделаю все, что надо. Я дам старому дурню то, что он хочет, — уж по душе ему это или нет. — Она остановилась, развернулась, ухватила мою левую руку, уставилась единственным глазом на шрам у меня на ладони. Этот шрам связал меня клятвой исполнять ее волю, и я почуял: сейчас она от меня чего-то потребует, — но она вдруг передумала: осторожность одержала верх. Нимуэ перевела дух, впилась в меня взглядом и выпустила руку со шрамом. — Отсюда сам дойдешь, — горько бросила она и зашагала прочь.
А я побрел по склону вниз. Навстречу мне, к вершине Май Дуна по-прежнему тащились селяне, нагруженные хворостом. Девять часов должно гореть кострам, объяснял Гавейн. Девять часов на то, чтобы заполнить небеса пламенем и призвать богов на землю. Или может статься, если с обрядами чего-нибудь напутают, костры окажутся ни к чему.
И уже через три ночи мы узнаем, чем все закончится.
Кайнвин охотно съездила бы в Дурноварию посмотреть, как призовут богов, но ночью в канун Самайна на землю приходят мертвые, и ей хотелось самой убедиться, что мы оставили подарки для Диан. Ей подумалось, положить дары надо там, где Диан умерла, так что она отвела наших двух дочерей на развалины дома Эрмида, и там, на пепелище, оставила кувшин с разведенным медом, хлеб с маслом и горстку орехов в меду — любимое лакомство Диан. Сестры положили в золу несколько грецких орехов и сваренных вкрутую яиц, а потом все укрылись в хижине лесника неподалеку, под охраной моих копейщиков. Диан они не увидели — в канун Самайна мертвые не показываются, но сделать вид, что их нет, — значит напрашиваться на неприятности. Позже Кайнвин рассказала мне, что к утру снедь исчезла до крошки и кувшин был пуст.
В Дурноварии ко мне присоединились Исса с Гвидром. Артур разрешил-таки сыну посмотреть на обряд, и Гвидр себя не помнил от восторга. В тот год ему исполнилось одиннадцать, и мальчишка просто-таки бурлил радостью, и жизнью, и любопытством. От отца он унаследовал худощавое сложение, а от Гвиневеры — красоту: длинный точеный нос и дерзкий взгляд. Бедовый был мальчуган, но добрый и славный, и мы с Кайнвин только порадовались бы, кабы пророчество его отца и впрямь сбылось и Гвидр бы женился на нашей Морвенне. Ну да решится это года через два, а то и три, а до тех пор Гвидр будет жить с нами. Он-то надеялся подняться на вершину Май Дуна — и здорово огорчился, когда я объяснил, что туда пускают только участников обряда. Даже селян, которые своими руками сложили гигантские костры, и тех отослали в течение дня. Они, подобно сотням любопытных, съехавшихся со всей Британии, будут наблюдать за обрядом с полей под сенью древнего форта.
Артур прибыл утром в канун Самайна, и я отметил, как он обрадовался при виде Гвидра. В те темные дни мальчуган был для него единственным светом в окошке. Кулух, двоюродный брат Артура, явился из Дунума с полудюжиной копейщиков.
— Вообще-то Артур меня отговаривал, — сообщил он мне с ухмылкой, — ну да я такого зрелища ни за что не пропущу.
Кулух, прихрамывая, подошел поздороваться с Галахадом: тот вот уже несколько месяцев вместе с Саграмором охранял границу от саксов Эллы. Сам Саграмор подчинился приказу Артура и остался на боевом посту, но попросил Галахада съездить в Дурноварию и привезти назад, в гарнизон, вести о событиях великой ночи. Люди уповали на чудо, а сам Артур не на шутку тревожился: опасался, что его сподвижники останутся горько разочарованы, ежели ничего не случится.
А надежда все больше подчиняла себе умы, ибо ближе к вечеру в город въехал король Кунеглас Повисский. Он привез с собой с дюжину воинов и сына Пирддила, неловкого, застенчивого отрока, у которого только-только пробивались первые усики. Мы с Кунегласом крепко обнялись. Он приходился Кайнвин братом, и свет не видывал человека честнее и порядочнее. По пути на юг он завернул к Мэуригу Гвентскому и теперь подтвердил: да, этот правитель биться с саксами не склонен.
— Он верит, что его Бог защитит, — мрачно сообщил Кунеглас.
— В точности как мы, — отозвался я, жестом указав из дворцового окна на нижние склоны Май Дуна. Там уже собралась толпа: что бы ни принесла с собою судьбоносная ночь, люди надеялись оказаться поближе. Многие пытались пробиться на вершину холма, но Черные щиты Мерлина удерживали любопытствующих на расстоянии. На поле к северу от крепости горстка храбрых христиан шумно молилась Богу, прося наслать дождь и помешать языческим обрядам, но их разогнала разъяренная толпа. Какую-то христианку избили до бесчувствия, и Артур выслал своих собственных воинов поддерживать порядок.
— Ну так что же произойдет нынче ночью? — спросил меня Кунеглас.
— Может, и ничего, о король.
— И ради этого я приперся за тридевять земель? — проворчал Кулух. Этого коренастого, задиристого сквернослова я числил среди своих ближайших друзей. Хромал он с тех самых пор, как саксонское лезвие глубоко впилось ему в ногу в битве против саксов Эллы под Лондоном, но на здоровенный рубец он чихать хотел и уверял, что копейщик из него по-прежнему отменный.
— А ты чего тут позабыл? — поддразнил он Галахада. — Я думал, ты христианин.
— Я христианин.
— Стало быть, ты о дожде молишься? — упрекнул его Кулух. Дождь шел и сейчас — ну, не то чтобы дождь, так, легкая морось с запада. Кое-кто верил, что морось сменится ясной погодой, но неизбежно находились пессимисты, предрекающие сущий потоп.
— А если нынче ночью и впрямь хлынет ливень, — подзуживал Галахад, — ты признаешь, что мой Бог сильнее твоего?
— Я тебе тогда глотку перережу, — проворчал Кулух. Не всерьез, конечно: как и я, он дружил с Галахадом сколько себя помнил.
Кунеглас пошел потолковать с Артуром, Кулух удрал проверить, по-прежнему ли в таверне у северных ворот Дурноварии доступна рыжая деваха, а мы с Галахадом и юным Гвидром отправились в город. Там царило веселье: словно большая осенняя ярмарка заполнила улицы и выплеснулась на окрестные луга. Торговцы установили лотки, в тавернах было не протолкнуться, жонглеры изумляли толпу своей ловкостью, а десятка два бардов тянули песни. Дрессированный медведь неуклюже ковылял вверх-вниз по склону городского холма, свирепея на глазах, а ему все подливали меду чашу за чашей. Прямо над нами высился особняк епископа Эмриса. Епископ Сэнсам пялился в окно на зверюгу, но, заметив меня, поспешно отпрянул и задвинул деревянный ставень.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
