— Знаете, ребята, я и вправду до смерти перепугана и страшно боюсь за сына, — сказала я напоследок глухим от волнения голосом.
Глава 10
Я чувствовала, как внутри бьется крошечное сердечко малыша.
Лежа в кровати с книгой в мягкой обложке в одной руке, я прижимала другую к выпуклому животу, где зародилась хрупкая новая жизнь, движения которой временами ошеломляли быстротой, но чаще представляли собой равномерный, приглушенный шум. Пульс бился за двоих, и за последние шесть месяцев я к этому привыкла. Именно о таких ощущениях я много раз слышала от беременных женщин. Как объяснить восхитительное чувство, казавшееся неуместным И нелепым на фоне отекших ног, бесконечных болей в спине и общего нетерпения? Его нельзя ни понять, ни объяснить, можно только пережить самой. Когда я брала руку Рэнди и клала себе на живот, чтобы он почувствовал, как бьется сердце ребенка, он начинал говорить обычные в таких случаях банальности, но я понимала, что его пугают перемены, происходящие у меня внутри. Иногда я даже думала, что, как ни странно, он их не принимает. Ладонь мужа всегда была потной, и стоило мне отпустить руку, он сразу убирал ее с живота.
Удивительное чувство единения с крошечным существом, которое безраздельно принадлежит мне и в то же время ведет свою собственную жизнь, помогло избавиться от замкнутости. Временами казалось, что мое сердце готово выпрыгнуть наружу от переполнявшего счастья, но потом безоблачная радость вдруг сменялась беспричинной паникой, становилось трудно дышать, а сердце трепыхалось, словно пойманная в силки птичка. Я старалась дышать ровно и глубоко, как учит методика Ламаза, убеждая себя, что волнение может навредить ребенку.
В тот вечер меня охватили тревога и раздражение. Ведь человек привыкает ко всему, даже если речь идет о таинстве формирования новой жизни. Кроме того, Рэнди, готовясь ко сну, шумел гораздо больше, чем обычно. Муж закрыл дверь в ванную, но я слышала, как он расплескивает воду, и мысленно представила лужи на линолеуме, на которых можно легко поскользнуться, что в моем положении очень опасно. Рэнди шумно прополоскал рот, дважды ополоснулся сам, сбил мыльницу, которую тут же принялся устанавливать на место, громко чертыхаясь.
После того как я бросила работу, распорядок дня в корне изменился. Привычка засиживаться допоздна сильно беспокоила нас обоих. Я никак не могла улечься спать и часами бродила по дому, а утром спала почти до полудня. Меня непреодолимо влекло в магазины, где я покупала вещи для будущего ребенка, перекладывала их дома с места на место и часто возвращала обратно в магазин. Ничего не нравилось, и все вызывало раздражение. За последние два месяца стены в спальне перекрашивались дважды, так как я не могла выбрать между светло-голубым и цветом морской волны. В руководствах по уходу за младенцами не было единого мнения по поводу того, какой именно цвет наилучшим образом стимулирует работу детского мозга.
Через закрытую дверь было слышно, как Рэнди чистит зубы ультразвуковой щеткой. Разумеется, он стоит над умывальником и разбрызгивает вокруг хлопья пены. Не понимаю, почему нельзя чистить зубы с закрытым ртом, как делаю это я. Рэнди явно хотел, чтобы я отреагировала на его не совсем обычное поведение. Весь этот шум и грохот были детским озорством, уловкой, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Но я серьезно увлеклась третьей частью книги Энн Рул «Чужой рядом со мной» и, несмотря на то что мужу удалось-таки меня отвлечь, делала вид, что ничего не слышу, чтобы лишний раз не тешить его самолюбие. Ах, эта супружеская жизнь! Древнейшее из всех состязаний, что существуют на свете. Оно начинается с мелких обид и придирок и ведется один на один в супружеских спальнях во всем мире и заканчивается ничьей. В этом сражении никто не наступает, не отступает и не сдается.
Рэнди зашел в спальню и стал вытирать лицо полотенцем. Не поднимая головы от книги, я напомнила, что нужно выключить свет в ванной. Муж бросил на меня раздраженный взгляд, как будто ему нанесли страшную обиду, и с силой ударил по выключателю.
— Осторожно, ты его сломаешь, — спокойно заметила я.
Рэнди ничего не ответил и скрипя зубами от ярости наконец улегся в постель, где устроил целое представление. Он долго поправлял одеяло, взбивал подушку, ворочался с боку на бок и в конце концов выключил лампу на прикроватной тумбочке. Я уже не могла сосредоточиться на книге и, положив ее себе на живот, стала ждать, когда муж угомонится. В этот момент Рэнди начал тяжело вздыхать, явно намекая, что его нужно пожалеть.
— Если тебя что-то тревожит, почему не рассказать мне сразу? — спросила я медовым голосом.
Рэнди подскочил как ужаленный и злобно уставился на меня, но сразу же сменил гнев на милость и грустно покачал головой. Это выражение обиженного мальчика, у которого отняли любимую игрушку, было мне хорошо знакомо и могло означать лишь одно: мужу от меня что-то нужно.
— Прости, но твой распорядок дня просто бесит, а гормональные сдвиги превратились в проклятие. Через шесть часов нужно встать и идти на работу, а ты все еще не спишь.
— Ведь ты сам настоял, чтобы я оставила работу.
— Не знал, что из-за этого ты лишишься сна.
— Милый, если ты переживаешь из-за нарушения режима, потерпи еще несколько месяцев. Тогда придется вставать по три раза за ночь, кормить и укачивать ребенка и менять пеленки. И потом, я уже не раз говорила, что могу читать внизу и не беспокоить тебя.
— Но я хочу быть рядом с тобой, — многозначительно проговорил Рэнди. Впрочем, возможно, в его словах звучала насмешка. В последнее время мне трудно было определить настроение мужа, и я не улыбнулась в ответ, как это бывало прежде. Рэнди снова напустил на себя мученический вид и постучал пальцами по мягкой обложке книги, которая лежала у меня на животе. — В последнее время ты читаешь слишком много этой чепухи, и я беспокоюсь о твоем здоровье.
— Я нашла целую коробку с книгами в твоем старом «кабинете».
В первые месяцы беременности мы по выходным разбирали так называемый «кабинет», который на самом деле был обычной кладовой, и переносили вещи вниз, в комнату для гостей, так как хотели сделать в «кабинете» детскую. Разбирая стенной шкаф, я наткнулась на большую картонную коробку, полную дешевых книг в пожелтевших мягких обложках, где описывались различные преступления, которые произошли на самом деле. Каждая такая книжка стоила от пятидесяти центов до двух долларов. Когда я их обнаружила, Рэнди поначалу смутился, а потом заявил, что купил их в библиотеке на распродаже. Никогда прежде не слышала, чтобы он посещал библиотеку. По-моему, у него даже читательского билета не было. Большинство книг посвящалось серийным убийцам. О многих преступлениях я слышала, так как они получили широкую огласку в средствах массовой информации, но были и такие, о которых я ничего не знала. На обложках обычно изображались всякие ужасы наподобие семейной фотографии, забрызганной кровью, или жутких портретов преступников. Почти в каждой книге страниц десять — пятнадцать занимали фотографии, чередующиеся с текстом. Там были школьные портреты мальчиков, которые, став взрослыми, резали на части живых людей в темных подвалах, места преступлений, с трупами в канавах или собственных спальнях и другие ужасы. Все фотографии были рассчитаны на то, чтобы будоражить воображение обывателя, не вызывая при этом чувства брезгливости. Краткие аннотации на задней обложке, обычно принадлежали не критикам, а представителям системы полицейских органов. Книга Энн Рул посвящалась знаменитому серийному убийце Теду Банди, но были также и неофициальные версии: об «убийце с Зеленой реки», Джоне Уэйне Гейси и Ричарде Рамиресе. Перу Лейна Докери принадлежали две книги: одна о Джеффри Дамере, а вторая — о нелегальном иммигранте, который садился на поезда у границы с Аризоной и подозревался в многочисленных убийствах женщин в маленьких заброшенных городках. Я смутно помнила шумиху, которую подняли средства массовой информации, когда книга вышла в свет. Некоторые критики называли ее расистской. До знакомства с этими литературными шедеврами я считала, что большинство извращенцев относятся к категории «средних американцев», и все мои сведения о них ограничивались образами, которые навязывают популярные фильмы.
