— Мальчик для порки?
— Так точно, ваше величество. Я Гэмфри… Гэмфри Марло.
Том подумал, что его опекунам не мешало бы рассказать ему обэтом паже. Положение было щекотливое. Что ему делать? Притвориться, будто онузнает мальчугана, а потом каждым словом своим обнаруживать, что он никогда ине слышал о нем? Нет, это не годится. Спасительная мысль пришла ему в голову:ведь такие случаи будут, пожалуй, нередки. С настоящего дня лордам Гертфорду иСент-Джону частенько придется отлучаться от него по делам, поскольку они —члены совета душеприказчиков; не худо бы самому придумать способ, каквыпутываться из затруднений подобного рода. «Дельная мысль! Попробую испытатьее на мальчишке… и посмотрю, что из этого выйдет».
Минуты две Том в замешательстве тер себе лоб и, наконец,сказал:
— Теперь, мне кажется, я немного припоминаю тебя… но мойразум отуманен недугом…
— Увы, мой бедный господин! — с чувством искреннегосожаления воскликнул паж для порки, а про себя подумал: «Значит, правду о немговорили… не в своем уме бедняга… Но, черт возьми, какой же я забывчивый! Ведьведено не подавать и виду, что замечаешь, будто у него голова не в порядке».
— Странно, как память изменяет мне в последние дни, — сказалТом. — Но ты не обращай внимания… я быстро поправлюсь; часто мне достаточнобывает одного небольшого намека, чтобы я припомнил имена и события,ускользнувшие из моей памяти. («А порой и такие, о которых я раньше никогда неслыхал, в чем сейчас убедится этот малый».) Говори же, что тебе надо!
— Дело мелкое, государь, но все же я дерзаю напомнить о нем,с дозволения вашей милости. Два дня тому назад, когда ваше величество изволилисделать три ошибки в греческом переводе за утренним уроком… вы помните это?..
— Д-д-да, кажется помню… («Это даже не совсем ложь: если быя стал учиться по-гречески, я, наверное, сделал бы не три ошибки, а сорок».)Да, теперь помню… продолжай!
— Учитель, разгневавшись на вас за такую, как он выразился,неряшливую и скудоумную работу, пригрозил больно высечь меня за нее… и…
— Высечь тебя? — вскричал Том. Он был так удивлен, что дажепозабыл свою роль. — С какой же стати ему сечь тебя за мои ошибки?
— Ах, ваша милость опять забываете! Он всегда сечет менярозгами, когда вы плохо приготовите урок.
— Правда, правда… Я и забыл. Ты помогаешь мне готовитьуроки, и когда потом я делаю ошибки, он считает, что ты худо подготовил меня…и…
— О, что ты говоришь, мой государь? Я, ничтожнейший из слугтвоих, посмел бы учить тебя?!
— Так в чем же твоя вина? Что это за странная загадка? Или яи вправду рехнулся, или это ты сумасшедший? Говори же… объясни скорее.
— Но, ваше величество, ничего не может быть проще. Никто несмеет наносить побои священной особе принца Уэльского; поэтому, когда принцпровинится, вместо него бьют меня. Это правильно, так оно и быть должно, потомучто такова моя служба и я ею кормлюсь.[24]
Том с изумлением смотрел на этого безмятежно-спокойногомальчика и говорил про себя:
«Чудное дело! Вот так ремесло! Удивляюсь, как это не нанялимальчика, которого причесывали бы и одевали вместо меня. Дай-то бог, чтобнаняли!.. Тогда я попрошу, чтобы секли меня самого, и буду счастлив такойзаменой».
Вслух он спросил:
— И что же, мой бедный друг, тебя высекли, выполняя угрозуучителя?
— Нет, ваше величество, в том-то и горе, что наказание былоназначено на сегодня, но, может быть, его отменят совсем, ввиду траура, хотянаверняка я не знаю; поэтому-то я и осмелился придти сюда и напомнить вашемувеличеству о вашем милостивом обещании вступиться за меня…
— Перед учителем? Чтобы тебя не секли?
— Ах, это вы помните?
— Ты видишь, моя память исправляется. Успокойся, твоей спиныуж не коснется розга… Я позабочусь об этом.
— О, благодарю вас, мой добрый король! — воскликнул мальчик,снова преклоняя колено. — Может быть, с моей стороны это слишком большаясмелость, но все же…
Видя, что Гэмфри колеблется, Том поощрил его, объявив, чтосегодня он «хочет быть милостивым».
— В таком случае я выскажу все, что у меня на сердце. Таккак вы уже не принц Уэльский, а король, вы можете приказать, что вамвздумается, и никто не посмеет ответить вам «нет»; и, конечно, вы не потерпите,чтобы вам и впредь докучали уроками, вы швырнете постылые книги в огонь изайметесь чем-нибудь менее скучным. Тогда я погиб, а со мною и мои осиротелыесестры.
— Погиб? Почему?
— Моя спина — хлеб мой, о милостивый мой повелитель! Еслиона не получит ударов, я умру с голода. А если вы бросите учение, моя должностьбудет упразднена, потому что вам уже не потребуется мальчик для порки.Смилуйтесь, не прогоняйте меня!
Том был тронут этим искренним горем. С королевскимвеликодушием он сказал:
— Не огорчайся, милый! Я закреплю твою должность за тобою и завсеми твоими потомками.
Он слегка ударил мальчика по плечу шпагой плашмя ивоскликнул:
— Встань, Гэмфри Марло! Отныне твоя должность становитсянаследственной во веки веков. Отныне и ты, и твои потомки будут великими пажамидля порки при всех принцах английской державы. Не терзай себя скорбью. Я опятьпримусь за мои книги и буду учиться так худо, что твое жалованье, по всейсправедливости, придется утроить, настолько увеличится твой труд.
— Спасибо, благородный повелитель! — воскликнул Гэмфри в порывегорячей признательности. — Эта царственная щедрость превосходит мои самыесмелые мечты. Теперь я буду счастлив до гроба, и все мои потомки, все будущиеМарло, будут счастливы.
