органы, разрывают тело на части. В отличие от своей напарницы, я не люблю постановочности. Действую по ситуации. Вот этому — с автоматом — можно оторвать руки, ноги оставить… Доедим потом. Его приятель, кажется, молодой и потому особо чувствительный, в панике сигает в окно. С прицелом на припаркованную машину, но неудачно. Грохается на тротуар. Всмятку. В квартире напротив ризома уже разбирает на части других его «побратымов». Найдётся ли теперь какой-нибудь герой с гранатой? Ну же! Нет? Ну ладно… С последнего забившегося в угол противника, щупальца срывают шлем вместе с лицом. Представление окончено.
Ещё привязанный сотнями отростков к беснующейся биомассе, я медленно выхожу из подъезда. Встречаю там неторопливую Агнию. Снова опоздала. Не мудрено. Пока раскорячится… На своём одном.
Но по её выражению лица я сразу понимаю — что-то не так. Девушка кажется даже не растерянной, а ошеломлённой. Замерев, она, не мигая смотрит на сваленные возле лавки тела. Кого-то узнала? Я понимаю кого. Широкие штаны болотного цвета под милитари. Толстовка с капюшоном. При дневном освещении видно, что она не чёрная, а тёмно-зелёная. И волосы каштанового цвета в свежей крови. Пуля вошла в голову почти посередине лба. Тело сразу отбросило назад. И теперь побледневшее лицо смотрит в небо стекленеющими глазами.
Её расстреляли незадолго до нашего появления. Абсолютно бессмысленно. За какие-то часы до подхода войск и официального освобождения города. Те, кого я только что убил. Но и это уже ничего не исправит. Я опускаюсь рядом на корточки, осторожно прикрываю ей веки. Ниточки ризомы автоматически тянутся к входному отверстию. Пробуют кровь. Прячутся внутрь. Мёртвая плоть обычно интересует биомассу меньше свежей. А может даже она сегодня уже насытилась. Но вдруг я понимаю, что не так. Ощущаю спинным мозгом то, что только почувствовало нечто внутри меня, и резко оборачиваюсь на Агнию.
«Он ещё жив… Внутри».
«Это же…»— напарница испуганно лупает глазами.
«Попробуй».
«Нет… Не хочу. Будет, как в прошлый раз».
«Иначе не научишься. Пробуй!»
На лице девчонки ещё смесь испуга и сомнения, но отростки её ризомы уже устремляются к телу. Чудовище лишено человеческого разума, а значит и человеческой нерешительности. Оно просто выполняет задачи, которые ставят. Щупальца задирают мешковатую толстовку вверх, обнажая округлый живот, обхватывают. Интуитивно чувствуя положение живого существа внутри и определяя оптимальную линию сечения, начинают прожигать ферментами мёртвую плоть материи, погружаются в её тело. На каком она была месяце? Что-то около шестого? Таких недоношенных обычно не спасают. Не спасали. До нас не спасли. Но это и не кесарево… Я наблюдаю, как ризома разрывает и поглощает фрагменты плоти. Присоединяется к кровеносной системе. Опутывает собой что-то. Набирает массы. И, как большое чёрное яйцо, вынимает наружу плодный пузырь вместе с фрагментами прежней матки. Тащит к себе. В хитросплетении чёрных нитей погружает внутрь змеиного тела, сразу смыкая сверху роговые пластинки.
Я встречаюсь взглядом со всё ещё удивлёнными глазами Агнии.
«Это так странно… Он внутри. Но всё ещё живой. Я его чувствую…»
«А я чувствую, что нам пора уходить».
Со стороны леса уже слышна канонада. Штурмовые части на броне под прикрытием артиллерии прорвались к городу.
* * *
Кирилл деловито рулит трофейным «Хамви», со всех бортов расписанным нашими тактическими знаками. Приветственно гудит встречной колонне, пытается добродушно улыбаться удивлённым солдатикам, а потом просто делает морду кирпичом. Когда они зайдут в ПГТ, то увидят, что штурмовать и зачищать там уже нечего. Только озадаченные жители и обглоданные тела. «Первые на „Первом“… и других каналах страны»,— как шутит наш куратор.
И, тем не менее, с армейскими мы предпочитаем без нужды не пересекаться. На деятельность Холдинга слишком много разных точек зрения. Даже в самом Минобороны. Не говоря уж об окопных генералах. Ох уж эти извечные «разные башенки». Одна голова — хорошо, а две — бардак.
Кирилл пропускает поворот на грунтовку, по которой прошла броня, едет прямо — к взорванному мосту. Половина полотна ещё цела и бывший вертолётчик планирует перескочить по ней на противоположный берег. Это самый быстрый путь на подконтрольные территории. Там уже стоят наши. И по его словам «не простые, а золотые». Значит, есть договорённость.
Но у самого въёзда на мост Кирилл вдруг притормаживает. На бетонном ограждении сидит парень во вражеской форме. Завидев «Хамви», дёргается к нам. Кажется, уже не обращая внимания на нанесённые обозначения. Агния сзади шипит, готовая броситься и за минуту поглотить пищу. Я останавливаю девчонку, взяв за руку. Когда я в последний раз брал её за руку? Не важно… Безоружный. Впрочем, пленных мы тоже никогда не берём. Неловкую паузу разрешает находчивый Кирюша.
«Бандеровец?»
Вояка испуганно мотает головой.
«По-русски не розумиэшь? Тикай с городу! Тоби п*зда».
Кирилл начинает неторопливо, но уверенно преодолевать мост, оставляя позади недоумевающего вояку. Где-то с минуту тот смотрит на удаляющуюся машину, а потом, подняв руки вверх, идёт следом.
Часть эстакады на съезде рухнула вместе с половиной моста. Другая упирается в усиленный бетоном КПП. Сразу чувствуется — порядок. Уже и шлагбаум поставили. Чуть дальше несколько единиц брони. Напряжённые бойцы в полном обвесе. Знают, что за рекой идёт мясорубка и прилететь оттуда может, что угодно и в любой момент.
Вперед выходит серьёзный солдатик с азиатским прищуром. Кажется, бурят.
«Стоять. Проезда нет».
«Ты чего, земляк?— широко улыбается Кирилл.— Своих не признал?»
«Нет проезда».
«Ты не узнал нас что ли?»
«Всё я узнал. Приказ не пускать. Особенно этих двух».
Вертолётчик неловко оглядывается на нас, потом делает новую попытку. Переходит на разговор вполголоса.
«Мы от генерала В****го. У нас тут проход по договорённости».
«Проход по договорённости у тебя в жопе! Сняли этого генерала третьего дня…»
Солдатик решительно передёргивает затвор Калашникова. Он явно понимает, кто перед ним, но готов умереть на месте.
Сзади появляется парень с поднятыми руками. Останавливается, словно ожидая очереди, так и не опуская рук.
«А ты чего стоишь? Проходи давай!»— реагирует упёртый азиат. Солдатик послушно проходит за шлагбаум под хохот остальных бойцов.
«Значит нам нельзя, а ему можно⁈»— возмущается Кирилл.
«Ему можно. Приказ только вас касался. А этот вообще контуженый… Третий день тут по мосту болтается туда-сюда, как говно в проруби… Никак определиться не может. То задумает к своим идти, чтобы в предатели не записали. То сдаётся. И так по два раза на день. Его бы под арест взять…».
«Но приказа нет?»— иронизируя, перебивает Кирилл.
«На счёт вас есть зато»,— бурят снова демонстративно дёргает затвором.
«Хорошо… — сдаётся вертолётчик.— Мы поняли. Мы уходим».
