мне договорить до конца и не перебивает.
А когда заканчиваю, она крепко обнимает меня. Мы сидим так целую вечность, и я думаю, какое счастье, что мне удалось не потерять подругу из-за мнимой влюбленности. Да, мне все еще странно об этом думать, и я чувствую отголоски ревности, но мне удается трезво отделить основные эмоции от побочных. Смогла бы я сделать это раньше? Вряд ли.
– А теперь скажи честно, – я беру ее за плечо, – он тебе нравится?
– Яна.
– Нет, не надо, скажи как есть.
– Он всем нравится.
– А тебе?
– Ну ты и цербер! – она смеется, – раньше ты такая не была. Да. Да, он мне нравится. Но я никогда бы не стала ничего предпринимать.
– Слава богу, что я уберегла тебя от такой принципиальности.
– Яна!
– Слишком часто называешь меня по имени. Может, потому что оно созвучно с именем одного парня, – и я со смешной гримасой щипаю ее за бок.
– Ай! Отстань! Петрова!
Мы смеемся и возимся, а потом нас прерывает вибрация телефона.
Машинально я смотрю на экран и расцветаю улыбкой, когда вижу, от кого сообщение.
Оливка хохочет:
– Я думала, что уже видела тебя влюбленной, но это что-то новенькое!
Я зарываюсь лицом в ее пушистый плед и глухо говорю оттуда:
– Я в жопе.
– Это я уже поняла.
– Нет, Оливка, ты этого в полной мере еще не поняла. Как и я.
Глава 21
Мы с Оливкой заходим в школьную столовую, и я вдруг ловлю себя на ощущении, что мне безумно хорошо. Я нашла новых друзей, мы выиграли еще два матча по волейболу, причем на чужом поле, и каждую победу отмечали в «Котах». И это всегда было весело и очень тепло. Я обычно пью шампанское в раздевалке, но в баре уже обхожусь водой или колой. Глеб провожает меня домой. Я целую его в щеку и убегаю в подъезд счастливая. Много помогаю ему с выпускными экзаменами, но уже не в приказном порядке. Просто мы все время переписываемся, и кажется логичным, что я помогаю там, где могу. Потому что Глеб стопроцентный математик, и если с русским языком он может справиться, то в остальном мне приходится писать ему сочинения и набрасывать тезисы о литературных произведениях, которые он бы запомнил.
Конечно, у него есть и сто тридцать репетиторов, которых оплачивает отец, и место в универе наверняка достанется ему запросто. Но эта игра нравится нам обоим.
Я присаживаюсь за стол на наше обычное место, а Оливка уходит на раздачу. Схема стандартная и отработанная.
И когда Настя приземляется рядом, она ворчит:
– Я не вьючный верблюд. В следующем году тебе точно придется учиться общаться со своей мамой. Я каждый раз готова сгореть со стыда, когда она спрашивает «моя снова не захотела подходить?».
– Слышу это каждый день.
– И я все еще жду, когда это возымеет действие!
Я молча склоняюсь над кружкой чая. И вдруг ощущаю, как все вокруг меня меняется. Хотела бы объяснить точнее, но я просто кожей чувствую, что мир переворачивается с ног на голову. Поднимаю взгляд и понимаю, что Ян и Глеб уже сидят за нашим столом, а взгляды всей столовой обращены теперь к нам. Глеб подмигивает мне и запускает руку в волосы, которые он перестал укладывать гелем. То есть, он наверняка их укладывает, но не так, как раньше. Прислушался ко мне? Боюсь в это поверить.
Ян болтает обо всем подряд и берет Оливку за руку, иногда пропуская ее локон между пальцев другой руки, а иногда подносит ее кисть к губам. От этих жестов тает и Настя, и все остальные девчонки школы. Они пока не встречаются, но своей симпатии Ян не скрывает.
Я же мрачно смотрю на Глеба и пытаюсь понять, в каком я статусе. Никакого определения нашим отношениям мы не даем. Дружба? Ну да, конечно.
– Готова к игре, Ян? – спрашивает Барышев.
– Угу, – подтверждаю я, но сама кошусь на Глеба.
Он улыбается одним уголком губ и хватает меня за нос.
– Ай!
– Штраф.
– За что?
Он наклоняется ко мне:
– Засмотрелась.
Я поворачиваюсь, оказываясь с ним нос к носу:
– На кого?
– Ты мне скажи.
Я кладу руку ему на плечо, веду выше, по шее, нахожу затылок, и притягиваю его еще ближе.
– Не играй со мной, Янковский, – предупреждаю лишь наполовину в шутку.
– Не буду, – серьезно отвечает он и отстраняется, – не дразни школьниц, они тебе голову откусят.
– Я тоже школьница, – говорю с придыханием, и Глеб, к моему удовольствию, замирает.
Я громко смеюсь и убираю руку.
– Успокойся, Янковский, не трону. Вон твой фан-клуб, сидят, зубами щелкают.
Я указываю подбородком в бок. Там сидит Алина, вцепившись ненавидящим взглядом в Оливку, а ее подружки хмуро смотрят на меня. Самая недовольная – Майя. Симпатичная брюнетка с тонкими чертами лица. Если б она еще не смотрела волком, была бы вообще красотка.
Глеб пожимает плечами и смотрит на часы:
– Ян, пора, а то русичка нам вставит за опоздание.
Уходя, Барышев поворачивается к нам, идет спиной вперед и говорит:
– Сегодня празднуем в «Котах», не забудьте!
– С чего ты взял, что празднуем?
– А что, с твоими убийственными подачами можно проиграть? – с фирменной ухмылкой говорит Глеб, и они уходят.
Оливка двигается ближе ко мне:
– И когда вы перестанете вести себя как два идиота?
– Нормально я себя веду, – отзываюсь хмуро.
– Да всем очевидно, что вы друг другу нравитесь.
– Насть, я разберусь, – зачем-то говорю я, хотя и ежу понятно, что ни черта я не разберусь.
Она только качает головой, а я раздраженно откусываю пирожок с яблоком.
Глава 22
Я выхожу в зал и удивленно отмечаю, что многие уже заняли трибуны. Чем ближе финал, тем больше зрителей приходят смотреть. Например, Вадос теперь посещает каждую нашу игру, чем ужасно бесит Глеба. Думаю, по большей части он за этим и приходит. Вот и сейчас он кричит мне:
– Яна, привет! – и радостно машет рукой.
Я отвечаю на приветствие, и передо мной тут же вырастает Глеб.
Говорит:
– Давай руку, замотаю тебя, болезная.
– Почему он так тебя раздражает? Вы что-то не поделили?
– Не люблю скотов.
– Ого, – усмехаюсь, – а с тобой лучше не ссориться.
– Вот и не ссорься, – он сосредоточенно фиксирует мой больной палец.
Я смотрю на его ресницы и вдруг говорю:
– Я видела, как ты разнял детскую драку.
