Во всяком случае, тюрьма была ужасной. Он не мог ничего возразить против распространенных утверждений, что, мол, живут там как в отеле, только за решеткой, так как ему в решающий момент всегда не хватало слов, чтобы выразить то, что хотелось. Ведь тюрьма — это вечность.
Снаружи она напоминала скорее средневековую крепость, но ее величина была обманчивой, это он знал. Большую часть там занимала пустота, масса пустоты, разделяющей внутреннее и наружное пространство.
Прежде чем перейти улицу и направиться к воротам, он откусил половину пастилки «Фишерменс френд», ведь никогда не знаешь, что выкинет твой организм, — впрочем, он чувствовал себя на этот раз вполне сносно. А поскольку в тюряге все стены покрашены в зелено-желтый, а все двери в желто-зеленый цвет, там каждый человек выглядит бледно.
Он нажал на кнопку звонка возле железных раздвижных ворот и назвал в домофон свою фамилию. Рядом с ним стояла изможденная женщина с маленьким ребенком, похоже, цыгане. Очевидно, они пришли сюда очень рано. Может, мужа должны отпустить? Нет, по-видимому, просто свидание. Цыган так просто не отпускают, а удерживают за решеткой под разными предлогами.
Ворота открылись. Тойер очутился в наружном отсеке. Сначала ему пришлось иметь дело со здоровяком, восседавшим за перегородкой из плексигласа. Накануне с ангельским терпением он настоял на том, чтобы свидание состоялось в камере, а не в обычной комнате для посещений. Он рассчитывал встретиться с мальчишкой в подавляющей атмосфере тюремных будней. В конце концов такой вариант был одобрен, это знал и его собеседник. Тем не менее — вероятно, таков был здешний ритуал, — каждая деталь посещения еще раз громко обсуждалась через стеклянную перегородку: «да», «верно», «точно», «вы правильно поняли…»
— Вам ясно, что вы должны поставить свою подпись?
— На сто процентов.
— В случае захвата заложников мы не отвечаем за последствия!
— Да, разумеется, — пролаял теряющий терпение комиссар.
Сотрудник тюрьмы привел в действие зуммер; отворилась следующая, небольшая дверь. Теперь их ничто больше не разделяло. Тем не менее полицейский по-прежнему продолжал орать. Вероятно, по-другому говорить он не умел.
Под его оглушительный рев Тойер опустошил свои карманы.
— МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН ОСТАВЬТЕ ЗДЕСЬ!
Тойер покорно кивнул.
— ТЕПЕРЬ ПРОЙДИТЕ ЧЕРЕЗ ДВОР И ЖДИТЕ У ЗЕЛЕНОЙ ДВЕРИ. ТАМ ВАС ВСТРЕТЯТ!
Открылся следующий отсек; гаупткомиссар прошел через наружную полосу заграждения.
Теперь он очутился на чужой планете.
Вокруг было тихо, но это свидетельствовало лишь о том, как далеко еще он от цели, ведь в самой тюрьме всегда шумно, всегда. Он остановился, переминаясь с ноги на ногу, и чуть не потерял равновесие. Дверь открылась, на этот раз без помощи механики. Молодой надзиратель держал в руке огромный ключ.
— Следуйте за мной.
Тойер изо всех сил старался не отстать, дорога была запутанная. Винтовая лестница, еще две тяжелые двери, затем решетка с бронированным стеклом, коридоры, еще лестница, еще шлюз, темный коридор… Постепенно он стал различать характерный гул. Две тысячи мужчин в ограниченном пространстве, некоторые всю свою жизнь вот так.
— Вы из гейдельбергской полиции?
— Оттуда.
— Чтобы пройти к камерам предварительного заключения, нам придется пересечь внутренний двор, а там сейчас как раз открылись двери камер. У вас случайно нет какого-нибудь смертельного врага?
Тойер задумался, и ему пришла на ум целая дюжина врагов.
— Нет, — ответил он.
Последняя дверь, и они внутри тюрьмы. Здание в плане было круглое, как колесо. В центре этого колеса высилась стеклянная будка с двумя охранниками, под рукой у них имелись всевозможные средства коммуникации, от сигнального колокола до рации. Вокруг будки шли три открытые галереи, от них, словно спицы от втулки колеса, расходились коридоры. В пустом внутреннем пространстве этого адского колеса каждый этаж был защищен проволочной сеткой. Тойер знал, почему. Чтобы никто не смог сигануть через перила в верную смерть, а также, конечно, чтобы никого не сбросили другие заключенные, сводя счеты. Он подумал о Роне Дан.
Открытые двери означали, что заключенные могли теперь выйти на пару часов в коридор, но не на свежий воздух. Час прогулки во дворе был еще впереди, а после 17 часов всех снова запирали. Тойер уже перестал вести счет пройденным дверям.
Коридоры и нижняя площадка были полны народу, будто школьный двор во время перемены. На Тойера со всех сторон глазели мрачные личности, но он пока что это игнорировал. Особой тюремной одежды тут не было, преобладали тренировочные костюмы и шлепанцы. Многие заключенные выглядели аккуратно, другие опустились. Повсюду виднелись объявления, запрещающие курение, но они явно не действовали.
Проводник, казалось, угадал его мысли.
— Мы позволяем им курить. У нас другие проблемы. Мы тут все мучаемся.
Комиссар кивнул. Они почти обошли стеклянную будку.
— Летом тут просто невыносимо, — громко рассказывал надзиратель, которого явно не волновало, что его слышат заключенные. — Жуткая жара во всем здании. Люди быстро слетают с катушек. Нервы сдают. Те, что из предварительного заключения, регулярно поднимают бузу. Ведь они не выходят из камер кроме как на часовую прогулку… — Казалось, парень привык часто водить посетителей и отрабатывал привычную программу, хотя комиссар, разумеется, знал большую часть из того, что он рассказывал.
— Сейчас все на местах? Я-то думал, что днем многие работают.
— Сегодня почти все здесь. Работают только те, кто имеет отношение к кухне. Мастерские сегодня закрыты на профилактику — их обыскивают. Регулярно. Заключенные ухитряются устраивать там свои тайники.
Коридор предварительного заключения был отгорожен еще одной дверью. Общий гул, вызывающий в памяти пчелиный улей, приутих, зато теперь стали слышны разговоры в камерах. Некоторые заключенные что-то орали полицейским сквозь запертые двери, другие механически выбивали ритмы на дверях, окнах или стенах. К этому добавлялась громкая музыка, которая причудливо смешивалась, вырываясь в коридор.
— Вот мы и пришли, — произнес надзиратель и поискал нужный ключ в своей огромной связке. — Если хотите знать мое мнение, то парню место среди подростков, а не во взрослой камере. Он еще сущий ребенок. Хотя ему почти двадцать. Когда мне прийти за вами?
— Вы меня запрете в камере? — У сыщика перехватило дыхание от испуга.
— Я не могу тут долго оставаться. Через полчаса загляну опять, и вы тогда решите, нужно ли вам еще время. Да он не агрессивный.
— Я его знаю, — с достоинством сообщил гаупткомиссар. — Ведь это я его арестовал.
— А-а, — ухмыльнулся надзиратель. — Вы тот самый, на самокате?
Дверь отворилась.
