Она несла перед собой стопку перемытых тарелок и собиралась убрать их в буфет. Но, увидев на полу окровавленного Фиру, бедная женщина от испуга разжала руки, и все тарелки с грохотом рухнули вниз. Осколки разлетелись в разные стороны и частично осели на теле Фиры. Один из них оказался особенно острым и вонзился ему в руку.
— Ай, — сказал Фира и открыл глаза.
Он обвел нас мутным взором и, скосив глазки, сосредоточился на битой посуде.
— Что здесь происходит? — спросил он.
Мы обрадовались, что старик пришел в себя, и кинулись помогать ему встать на ноги.
Но вставать ему было еще рано. У него кружилась голова, и он висел у нас на руках, как куль с мукой.
Поэтому, потаскав его немного по комнате и не зная, куда же такого грязного все-таки пристроить, мы усадили его на порожек у выхода и прислонили к двери.
— Где болит? — снова спросила я и заново принялась ощупывать Фирины конечности.
Явных увечий, слава богу, не было. Только ссадины и царапины да быстро наливающийся синевой фингал под глазом.
— Голова, — промямлил Фира. — Аж звезды посыпались.
— Откуда? — спросила Лялька, любившая во всем ясность.
Фира посмотрел на нее затуманенным взглядом и кивнул.
— Оттуда.
Потом он осторожно двумя пальцами прикоснулся к своей левой скуле и тут же, скривившись от боли, отдернул руку.
— Это что же у вас за привидения такие, Марта Теодосовна, что так больно дерутся? — обратился он к хозяйке дома. — И что я ему такого сделал? Я ведь только шланг хотел в сарай спрятать. А он меня в глаз... Это за что же?
Фира на полном серьезе жаловался на привидение, которое ему морду набило. Видно, сильно старик головой ударился. Небось сам налетел в темноте на дерево, а теперь валит все на какое-то привидение. Сказочник наш.
Я потрогала Фирин лоб. Голова показалась мне горячей.
— Давай-ка, милый, я тебя умою, — сказала я, — продезинфицирую ссадины, и ложись-ка ты спать. А с привидением твоим я сама разберусь.
Я опять забыла о том, что Фира теперь не Фира, и разговаривала с ним по-свойски. Но, к счастью, в сложившейся ситуации оплошности моей никто не заметил.
С помощью тетки Марты я обработала Фирины раны, придала его внешности человеческий облик и, доведя до кровати, велела ложиться спать. Фира не спорил и очень скоро угомонился. Уснула в своей комнате и тетка Марта.
Нам же с Лялькой было вовсе не до сна. Происшествия сегодняшнего дня да и прошлой ночи тоже, когда мы наткнулись на дороге на разбитую машину, совершенно выбили нас из колеи.
— Какая-то странная цепь событий, — сказала я, уже лежа в постели. — Авария на дороге, убийство в тетушкином подъезде... что-то непонятное с Фирой... Ты в привидения веришь?
Лялька отрицательно помотала головой.
— Здесь что-то другое, — сказала она. — Можно было бы, конечно, пойти посмотреть, на что он там в саду мог напороться. Да темно совсем. Все равно ничего не увидим.
Я с уважением посмотрела на подругу.
Вот какая она смелая. А я бы сейчас ни за что на улицу не вышла, даже под дулом пистолета и с десятью фонарями. Мне лично было бы страшно оказаться ночью в кромешной тьме, в незнакомом саду, где к тому же шляется какое-то привидение.
— Действительно, темно, — согласилась я. — Лучше завтра посмотрим.
Мы полежали некоторое время молча, наслаждаясь тихой деревенской ночью и соловьиными трелями за окном. Благодать да и только. Вот только думы горькие мешали мне наслаждаться жизнью.
— Ляль, — позвала я, — слышь-ка, а ты как все-таки думаешь, дядьку того, ну... Ковальчука, которого Зоя Адамовна прислала за конвертом, случайно убили или все-таки из-за Максовых документов?
Лялька отвлеклась от слушания соловьев, посопела в раздумье и, повернувшись на бок, сказала:
— Случайных убийств в подъездах не бывает. А если ты имеешь в виду банальное ограбление, то это было не ограбление. Тебе же Макс сам говорил, что ни денег, ни дорогих часов не тронули. Украли только дипломат. — Лялька приподнялась на локте и потерла левый глаз. — Ну сама подумай, какой дурак оставит часы и деньги, а схватит только дипломат, который, кстати сказать, вполне может оказаться пустым или там может лежать батон хлеба и полкило колбасы. Такое, кстати, часто бывает. А бывает еще картошку в дипломатах носят или одну-единственную газетку. И не лень же таскать целый день такой чемодан ради одной газетки. Чудные мужики!
— Да не ради газетки, — поправила я, — а для солидности. Возьмет человек в руки дипломат и сразу же деловым человеком себя чувствует. Ему — радость и окружающим приятно.
Лялька хохотнула и снова откинулась на подушки.
— Бог с ним, с этим дипломатом, — сказала она. — Тут уже ничего не изменишь. Давай-ка лучше подумаем, как нам тетушку твою из Киева вывезти. Она ж не на три дня из дома уезжает, а на несколько месяцев. Значит, надо с собой какие-то вещи взять. А чтобы вещи взять, надо в квартиру пробраться. И чтобы никто нас не заметил — ни милиция, ни соседка эта... как ее там... забыла...
— Вероника Матвеевна.
— Вот-вот, — кивнула Лялька. — А то загребут в милицию, начнут пытать про конверт, про Ковальчука этого... А мы с тобой — ни ухом ни рылом...
Тут Ляльке пришла в голову свежая мысль, и, скорчив многозначительную мину, она заявила:
— Слушай, Марьяшка, а вдруг там была какая-нибудь государственная тайна?
Я махнула на нее рукой.
— Вот еще глупости какие — государственная тайна. Скажешь тоже. Да какие у Макса могут быть государственные тайны. Смех один. Ни к оборонке, ни к науке он отношения не имеет. Ну делает его фирма ювелирные изделия малыми партиями, ну держит он небольшой антикварный салон. У кого-то что-то купит, кому-то что-то продаст. И все дела. Да если он и знает про какие-то тайны, так это скорее тайны семейные.
Макс действительно знает много семей в России и за рубежом, где из поколения в поколение хранятся коллекции картин, фарфора, часов, редчайшие экземпляры ювелирного искусства, ордена, медали, монеты и так далее. Ну и что из того?
— Нет, — сказала я, — никакой государственной тайны Макс не знает и знать не может. Здесь что-то другое...
А что может быть другого?
Мои
