его в том, что вожу хорошо, и он начал расслабляться. – К тому же это удобнее. Не нужно ждать, искать машину, вызывать дважды, если заезжаешь куда-то ненадолго. Вообще-то это выходило даже дешевле такси.
– И сколько стоит водитель?
– Почасовая оплата. Ну, что-то около тридцати в месяц, я думаю. Не очень много, но он и работал не каждый день…
– Я согласна! – восклицаю раньше, чем Тимур заканчивает предложение.
– На что?
– Я буду твоим водителем!
И да, я знаю, что он не предлагал мне, но надеюсь, как раз сейчас это сделает – предложит. Если его как следует огорошить, он ведь должен согласиться? А мечты сбываются! Лет в пятнадцать я хотела стать дальнобойщиком – вот такие девчачьи хотелки.
– Ты ищешь работу?
– Да. Да! Мне очень нужна работа! – почти выкрикиваю я. – Я хочу работать водителем. Пожа-а-луйста! – И теперь от шоковой терапии я перехожу к мольбе. Кажется, дело в шляпе.
Костров же внимательно за мной наблюдает, как в первые минуты, когда я села за руль. Склоняет голову набок, вздыхает.
– Я подумаю, – неопределенно отвечает он. – Считай это тестовым заданием. – И отворачивается.
Нет, я не хочу опять молчать! Разговоры с Костровым – как глоток свежего воздуха. Они всегда веселые, хоть мы и не шутим. Тимур умнее меня, и мне это нравится. Я даже не ожидала, что это может зацепить. Может, потому, что и глупой я с ним себя не чувствую?
– Ты не вписана в страховку, может быть штраф, – говорит он, глядя прямо перед собой.
– Ты всегда такой правильный? – Я хочу его как-то задеть, подколоть, только бы не молчал.
– То есть?
– Ну, просто… – Я тихо смеюсь от собственных мыслей. – Я представила, что ты всегда такой. Типа ты занимаешься сексом – и «так, на два градуса левее, угол неточный». – Изобразив его голос, я изо всех сил стараюсь не захохотать.
А Тимур даже не улыбается. Он молчит. Причем как-то неправильно. Я что, слишком грубо выразилась? Затормозив на ближайшем светофоре, я поворачиваюсь к нему все еще с широкой улыбкой.
– Что? – не понимаю я, а он щурится и вскидывает брови.
– Я не занимаюсь сексом. – Это звучит так спокойно и убедительно. – И это очень грубо.
Черт. Все-таки да, с ним нужно помягче. Работодатель, как-никак.
Ну давай же, Костров, продолжай! Я не занимаюсь сексом, я занимаюсь любовью. Или что? Я не занимаюсь сексом, я жестко имею. Я не занимаюсь сексом, я…
Снова удержавшись от хохота, я встречаю полный недоумения взгляд.
– Да я просто… – Я пытаюсь отшутиться, но это неловко, и любой оказавшийся в машине непременно испытал бы испанский стыд. – Я к тому, что…
– Зеленый горит, – невозмутимо подсказывает Костров, переводя взгляд на светофор.
Он спокоен. Кажется, я его не задела, но все равно будто что-то не так. Что-то…
– Твою мать, ты девственник? – вдруг догадываюсь я.
Вот теперь точно да, теперь можно смело сгореть со стыда.
– Не знаю, почему эта информация имеет для тебя значение, но да, – сдержанно отвечает Костров.
Глава 12
– Я… Прости, я…
– Почему ты извиняешься? – спрашиваю ее, и она краснеет так, что, кажется, даже волосы начинают розоветь. Ну, это к лучшему: розовый ей идет куда больше.
Я наблюдаю за растерянной Лискиной с огромным удовольствием. Она явно не знает, что делать с этой информацией, – теряется, ведет машину на автопилоте. Перестроившись на кольце из крайнего левого в крайний правый ряд, она аккуратно съезжает, пропускает всех, кого только можно, и краснееткраснеет-краснеет. Я бы даже посмеялся над этим, но держусь.
Лискина краснеет в моей машине! Это еще удивительнее, чем если бы такое случилось с предыдущей, розововолосой Лискиной. Или с Барби Лискиной, которая сидела за последней партой и перешептывалась с Колчиным. Любой образ Лискиной в моей машине – это неправильное развитие сценария жизни.
Хотя сейчас она мало напоминает девчонку Колчина и мало напоминает Асю-первокурсницу. В спортивном костюме, пучок на макушке, без макияжа, под глазами синяки, а на подбородке красное пятно. Делаю пометку, что такой вид кажется чуть ли не более привлекательным, чем предыдущие два, и сам себя за это отчитываю. Оценивать ее нельзя, потому что оценка будет всегда ошибочна. То, что работает, – не чинят, а фиктивная дружба работает, пока мы держим себя в руках. Пусть Лискина то и дело срывается и что-то эдакое выкидывает, я-то должен быть в уме.
– Просто прости! Я…
– Хватит, – прерываю этот бессмысленный поток извинений. – Ты не спросила ничего такого. Что особенного в девственности?
– Нет, нет, ничего. Я…
– Не делай из этого постыдный секрет, это не так. Расслабься, пожалуйста. – Я успокаиваю ее из-за того, что она вывела меня на чистую воду, – даже смешно.
Она все еще краснеет, глаза бегают – не знает, что делать с этой информацией, а я не понимаю, что она чувствует: радость или разочарование.
– Но почему?! – справившись наконец с собой, восклицает она, слишком резко затормозив на светофоре. Да так громко, что на нас поглядывают из соседних машин.
Ася на всякий случай закрывает окна. Рядом со мной, на водительском месте, она и так выглядит инородно до невозможности, а уж когда вопит что-то про физическую близость с таким возмущенным видом, ее поведение и вовсе выбивает из колеи.
Лискина – настоящее проклятье, которое снова вторгается в мою жизнь и тревожит что-то внутри, в районе сердца и солнечного сплетения. Она определенно девушка, определенно все еще привлекательная, и я определенно чувствую себя дураком. Это неприятное наблюдение. Мне нравится держать ситуацию под контролем. Это лучше всего получается, когда собеседник не вызывает никаких эмоций – ни жалости, ни нежности, ни интереса. Если бы все это работало с Асей Лискиной, было бы достаточно просто справиться с поставленной ею задачей. Проблема заключается в том, что вот уже четвертый год я не могу выбросить Лискину из головы. Разумеется, рано или поздно я должен был попасть в стрессовую ситуацию, оказавшись с ней в замкнутом пространстве.
– Что почему?
– Почему ты ни с кем… Черт, прости, но я буду говорить откровенно! – Она отпускает руль и поднимает руки, мол – сдаюсь.
– Еще раз отпустишь руль, и работу не получишь, – строго говорю я ей без обиняков и даже подбадривающе улыбаюсь. – Ну, что ты там хотела говорить откровенно?
– Почему ты не спал ни с кем? Ты же красавчик, блин! – Ее голос становится чуть хриплым от возмущения.
Она явно не разочарована, она именно возмущена. Примерно так возмущаются зоозащитники, когда видят бездомных котят, с такими лицами
