на Легошина, помял пальцами воздух, детский жест этот был многозначительным, его и так можно было понять и этак…
– Что-то случилось? – спросил Легошин, он, может, был и не таким опытным человеком, как Савелий, но психологию людскую знал неплохо, обостренно все ощущал, засекал всякие душевные мелочи.
– Ничего не случилось, – успокоил его Савелий, – только капитан наш, грузинец, – штука сложная, надо, чтобы с ним поговорил кто-нибудь из ваших командиров. Не то он, как всякий гордый кавказец, может отвернуть нос в сторону и тогда под него никакой лопатой не подкопаешься.
– Ладно, – покладисто проговорил Легошин, – у нас свой капитан есть, фамилия его Молостов. Очень хороший человек, и у него, как у всякого штабного работника, язык подвешен очень неплохо, он сможет кого угодно уговорить, не только вашего капитана.
– Ну, как сказать… – неопределенно произнес Савелий. – Характер всякого грузинца надо все-таки знать… Чтобы не промахнуться.
– Все это так. Но не было еще крепости, которую не могла бы одолеть бутылка хорошего коньяка.
– Это правда. Только где сейчас найдешь хороший коньяк?
– Будем искать. Нам главное, товарищ, чтобы ты нас не подвел. Нам это очень важно – иметь верную наводку.
– Наводка будет. Ради Тони сделаю, – твердо пообещал Савелий.
Тоня благодарно глянула на него и неожиданно покраснела, щеки сделались алыми, как у маленькой деревенской девчонки, – засмущалась Репина и отвернулась в сторону. Наблюдательный Легошин и это засек, улыбнулся сочувственно: как бы там ни было, а война и любовь – штуки несовместимые. Славной девушке Тоне Репиной можно было только посочувствовать.
– А если вот так, на шармачка, по-простецки к вашему капитану подойти, – мягким рассудительным тоном начал Легошин, но Савелий не дал ему договорить, перебил вскриком, очень похожим на птичий:
– Исключено!
– Почему?
Савелий удивился наивности умудренного жизнью человека, стоявшего перед ним, покачал головой:
– Это же кавказец!
Ну будто бы кавказцы были людьми, родившимися не на Земле, а на другой планете… Все об этом знают, только вот сержант-бедолага из воздухоплавательной службы не знает… Счастливый человек!
А может, и не очень счастливый, это смотря с какого забора разглядывать. Савелий, например, до сих пор встречает людей, которые готовы отдать жизнь за Сталина хоть сегодня. В последнем пополнении, к слову, таких дурачков оказалось сразу несколько. И где они только, в каких скрытых щелях сидели, раз сумели сохранить свою умственную невинность?
Легошин побоялся испортить «вопрос» последующими разговорами и поспешил вернуться на пост, в свою теплую уютную землянку, где к доскам были прикноплены вырезки из «Огонька».
Тоня Репина тоже вернулась. Без начальства она не имела права находиться в чужой воинской части. В землянке упала на топчан, застеленный байковым одеялом, раскинула руки крестом.
– Девчонки, а весна на улице кончилась, наступает лето, – сообщила она голосом, в котором и радость была, и надежда, и одновременно – довольные нотки: Савелий жив, она жива, и это – главное.
Новость насчет лета аэростатчицы знали и без Тони Репиной.
А сержант Легошин засел за аппарат внутридивизионной связи – надо было отыскать капитана Молостова. Мужик он хороший, все понимает, помочь не откажется, обязательно переговорит с зенитным «грузинцем», докажет ему, что без аккумулятора у его соседей никакой нормальной жизни не предвидится.
Нашел он Молостова только к вечеру – тот уезжал в штаб полка на совещание, вернулся усталый, еле языком шевелил – так насовещался, но сержанта выслушал, не стал переносить разговор на утро, идею насчет полуторки назвал толковой и обещал помочь.
Вдохновленный Легошин пулей вынесся из землянки – четыре ступеньки одолел, как одну, махом, наверху долго стоял, дышал воздухом и искоса поглядывал на расположенный в полукилометре от поста заводик. Из тонкой длинной трубы предприятия выпархивали сизые колечки дыма, взмывали над трубой вертикально и прилеплялись к ближайшему облаку, как ласточкины гнезда к крыше какого-нибудь солидного дома…
Неужели на заводике в слезно-тяжелую военную пору продолжают что-то производить, как и раньше? Надо бы наведаться на предприятие…
Справедливости ради нужно отметить, что Легошин побывал на заводике. Встретили его тепло, напоили чаем с подслащенными ржаными сухарями.
Заводик занимался сейчас тем, что вытачивал на станках корпуса для противотанковых мин, – работал, как и все, на фронт.
«Грузинец» заупрямился, набычился, глаза прикрыл широкими атласными бровями и завел длинные речи о том, что никаких запасных аккумуляторов в его хозяйстве нет. Но от Савелия Агафонова точно было известно: аккумуляторы есть, и не один, а целых три… Пылятся без дела.
Пришлось Молостову добывать бутылку коньяка, то ли армянского, то ли грузинского, непонятно: коньяк был старый, этикетка на нем выцвела совершенно, – и идти с древней посудиной в руках на поклон к капитану-зенитчику.
Бутылка сработала. «Грузинец» подобрел, восхищенно вскинул брови, освобождая взгляд от штор, и воскликнул:
– Вах, дарагой, чего ж ты не сказал, что тебе нужен именно наш аккумулятор? Нашей марки? А?
Молостову очень хотелось пристрелить жуликоватого капитана, но он и пальцем не шевельнул, чтобы это совершить, только развел руки в стороны – то ли уважение выказал, то ли сделал вид, что у него не хватило слов для точного объяснения, какой именно аккумулятор ему нужен.
Аккумулятор, который выдал зенитчик, был новый, еще ни разу не бывший в работе, его следовало ставить на зарядку, но это было дело второе, главное – добыть аккумулятор, что и было сделано. Спасибо хорошему человеку капитану Молостову, исполнявшему сейчас обязанности политрука дивизиона.
А говорят, что среди политработников мало хороших людей. Много, очень даже много. С этой минуты Легошин будет защищать комиссаров, обрезать всякие критические выпады в их адрес, поскольку сам увидел, что может сделать комиссар, пусть даже не в самом высоком чине.
В окопах, на линии огня, изъеденная вшами пехтура шутила: «А какая боевая работа у нашего политрука? Расстегнул рот, прочитал корявую лекцию о международном положении, перепутав Черчилля с Рузвельтом, и снова застегнул губы на пуговицу. Вот и вся боевая деятельность…»
Нет, не так все это…
С аккумулятором пришлось ехать в дивизион, там имелось зарядное устройство – давало вторую и третью жизнь отработавшим свое аккумуляторам. Эту непростую заботу взяла на себя Ася Трубачева, поскольку у сержанта блок питания могли и не принять – не по принадлежности, мол, а у Аси этих коробок находилось на балансе, как принято говорить у хозяйственников, несколько штук…
Сам Легошин в это время занимался полуторкой, почистил мотор, смазал узлы, вручную накачал колеса – хотя на пуговичном предприятии, в ремонтной мастерской стоял компрессор, но запустить его было делом таким же хлопотным, как и возродить к жизни саму полуторку.
Когда аккумулятор наконец встал на место, отведенное ему под моторным кожухом, Легошин обрадовался, будто по облигации выиграл приличную сумму денег – наконец-то!
Он забрался в кабину полуторки, которую основательно вымыл, даже мыла на это не пожалел, азартно втянул ноздрями дух,
