было в самом разгаре, стал Александр обходить терем. Заглядывал в самые дальние закоулки, прислушивался ко всякому подозрительному шороху. Так и наткнулся на конюшне на двоих в кольчугах, в одном из которых при свете чадящего светильника признал Володаря, а в другом – Горясера.
– Ах, вороги! – вырвал Александр из ножен меч.
Враги опасливо отбежали от него, подняли шум, и тотчас наскочила на Александра с разных сторон добрая дюжина оружных.
– Брось меч, изрубим! – крикнул Горясер.
Но решил Александр до конца защищать своего князя и господина. Одного из нападавших рубанул косо, так что тот вмиг обмяк и упал, второго пронзил в грудь, третьего попросту отпихнул ногой, и тот, взвыв, как собака, отпрянул в сторону.
– Княже! Перевет! Измена! – закричал воевода что было мочи и бросился к крыльцу терема. Но там уже толпились верные боярские слуги, под шумок перерезавшие опоенных дружинников.
Ещё кого-то рубанул Александр наотмашь, от души. Яростная схватка закипела посреди двора.
«Что же князь? Где он?» – лихорадочно думал Александр, отбиваясь от наседавших противников.
Его боялись, или налетали всей сворой, или отскакивали на безопасное расстояние. В свете луны и факелов зловеще сверкал в руке воеводы огромный богатырский меч. Вот ещё одного срубил он боярчонка, так что голова у того покатилась с плеч, затем поранил в плечо Горясера, который выронил из руки саблю и застонал от боли.
Александр понимал, что долго такое длиться не может, что он не продержится и четверти часа. Но стоит ли доброму воину желать иной смерти, чем гибель в бою, с оружием в деснице? Пусть будет так! Он, Александр, жил и служил честно! Пусть знают это и друзья, и недруги.
С криком, руганью, теряя людей, но враги окружали его всё более плотным кольцом, воевода видел их искажённые яростью лица. Так и есть… Все они… Вон тот, кажется, был волхвом в Чернигове и убежал в вятичские дебри, а тот – разбойник, которому вымолили прощение священники. Ага, и Волчий Хвост тут, и Коницар… А где Володарь? Почему его нет?!
Страшный удар в спину заставил Александра пошатнуться. Он ещё обернулся, увидел своего убийцу, усмехнулся, прошептал, гневно глядя на Володаря угасающим взором:
– Будь же ты проклят, сволочь!
Весь в крови, своей и чужой, замертво рухнул воевода в густой кустарник у ворот.
– Скорей! Бежим в терем! Князя надобно кончать! – жарко зашептал Волчий Хвост.
Схватив факел, он первым помчался в гридницу.
Девушек и скоморохов здесь уже не было, одну только молодую холопку оставил себе Владимир на ночь и готовился увести её в ложницу, когда толпа бояр и их прислужников во главе с Волчьим Хвостом ворвалась в палату. Князь сразу всё понял. Молча отстранил он прелестницу, потянулся за мечом, но с горечью обнаружил, что ножны, висевшие на стене, пусты. Волчий Хвост предусмотрительно спрятал княжеское оружие.
– Убивать, стало быть, пришли? Что ж, давайте! Одно помните: наказует вас Бог! Ох и тяжко придётся вам, убивцы лютые! Ни на этом, ни на том свете не обретёте вы покоя!
– Довольно каркать! – зло прокричал Володарь.
Растолкав сообщников, он первым набросился на князя. Напрасно пытался Волчий Хвост удержать его. Сверкнула в воздухе кривая печенежская сабля. Слетела с плеч седая княжеская голова. Тяжело повалилось на дощатый пол грузное безголовое тело. Опешили на мгновение нападавшие, словно не поверили они, что вот лежит перед ними он, ими ненавидимый, но великий, тот, чья воля тридцать семь лет витала над Русью, тот, чьими трудами поднялась и встала в один ряд с великими державами мира разрозненная доселе земля.
Потом они опомнились, ринулись к бездыханному безголовому телу, секли его саблями, кололи, ломали кости. Разбойник Могута отсёк мёртвому руку, корчащийся от боли раненый Горясер разрубил ключицу, из которой хлынула ручьём густая кровь.
– Довольно! Хватит! – остановил их Волчий Хвост. – Ужель по-иному не мочно было?! – набросился он на Володаря. – Что мы теперь киевскому люду скажем?! Что князь от сердечной хвори помер?! И что голова у него сама собой отвалилась?!
Володарь тотчас нашёлся.
– Завернём в ковёр. Отвезём тайно ночью на санях в Киев. Положим в притворе Десятинной церкви. Анастасу заплатим, всё содеет, как надо. В раку мраморную поместим. И тела никому не покажем. В закрытом гробу и схороним. Тихо, быстро. Всё и позабудется.
– А девка где? – вопросил, озираясь, Коницар.
– Догнать её и прирезать, как овцу! – прорычал Володарь.
Двое дюжих боярских холопов бросились бегом на верхнее жило. Вскоре до ушей бывших в палате донёсся короткий девичий вскрик.
– Пошли! Живо! Заворачивай его в ковёр! – приказал Волчий Хвост.
На пороге палаты показался внезапно запыхавшийся взмыленный князь Святополк. Козлиная бородка его сбилась набок, чёрные глаза испуганно бегали, зубы стучали от страха.
– Что здесь? Где князь Владимир? – спрашивал он, ещё не понимая, что же случилось в этой гриднице.
Волчий Хвост, загородив от него Владимирово тело, которое ретивые подручники уже заворачивали в красный персидский ковёр, возгласил:
– Умер князь киевский Владимир Святославич сей нощью. Удар его хватил. Будь же ты, сын Ярополч, отныне великим князем киевским! Готовы служить тебе всем сердцем!
Он, а за ним следом Коницар, Володарь, Могута и Горясер приложили руку к сердцу в знак повиновения.
– Да, да, конечно, – едва шевеля прыгающими от волнения устами, пробормотал бледный от ужаса творимого Святополк.
Начиналась на Руси грозная пора лихолетья.
Глава 21
Стих, замер в тревожном ожидании огромный княжеский дворец. Не суетились в бабинце прислужницы, попрятались кто куда бояре, гридни, отроки, пусто было в молодечной[153]. Лишь шепталась по углам челядь, чуя беду.
Святополк, в чёрной траурной свите, уныло тряся своей козлиной бородкой, на третий день явился к молчаливой и грустной Предславе. Сел на лавку, вздохнул тяжело, вымолвил, исподлобья, с беспокойством взирая на сестру:
– Крепись, Предслава. Отец твой, князь Владимир, помер в Берестове пятнадцатого числа.
Предслава вскрикнула, выронила из рук драгоценную ромейскую ткань, на которой вышивала серебром. Сердце сжалось от боли.
– Да как же се?! Что же ты молчал, брат?! – пролепетала княжна.
– Сам токмо давеча узнал, – прохрипел Святополк. – Боялись говорить. Вдруг люд возмутится. Им бы, простолюдинам, токмо б чуток вожжи отпустить, тотчас почнут крушить да грабить.
– Как же так вышло? Вроде здоров был отец.
– Все под Богом ходим, Предслава. – Святополк называл её по имени и никогда – сестрой.
«О Господи, отче! Батюшка мой, батюшка любимый!» – Предслава не выдержала и, закрыв лицо ладонями, горько разрыдалась.
Святополк угрюмо молчал, выжидая, когда она успокоится.
– Пойду хоть прощусь с ним. Где он лежит
