не достать до вершины; по сторонам же колонны великий царь велел установить каменные скрижали с законами праведной жизни, – на одном дыхании произнес гонец.
– Зачем ты это рассказываешь? – снова не выдержал Самади.
– Но великая царица приказала не упускать даже мелочей, – сказал гонец.
– Не мешай ему, пусть говорит, – Кумари слегка тронула сына за руку. – Продолжай, гонец.
– Вот я и говорю, в Саранганатхе все началось, как раз около ступы и колонны, – продолжил гонец. – Как обычно, здесь стоял «смотритель дхармы», который по царскому приказу зачитывал законы праведной жизни для тех, кто сам не умеет читать. Откуда ни возьмись, к нему прицепился голый отшельник, который неподалеку славил своего великого святого – Джайну. Они вечно ходят голыми, вера у них такая.
Кумари улыбнулась:
– Да, мы видели их в нашем городе. Одному я дала денег на одежду, подумав, что ему не на что купить ее; он с отвращением швырнул деньги на землю, сказав, что ни в чем не нуждается, а более всего презирает металл, за который все в нашем мире продается и покупается.
– Сумасшедшие, – зло прошептал Самади. – Все с ума сошли, живем в окружении безумцев.
– Да, да, они такие! – подхватил гонец слова Кумари. – Ужасно отчаянные, а уж спорить с ними, – спаси нас боги!.. Вот, голый, стало быть, прицепился к человеку у колонны, – а тот, нет чтобы промолчать, тоже стал с ним спорить.
– О чем же был спор? – поинтересовалась Кумари.
– Прости, великая царица, но мне трудно уразуметь, в чем они не сошлись, – признался гонец. – Я привез донесение об этом деле, – может быть, тебе самой будет угодно разобраться в нем? – он протянул царице свиток.
– Пусть великий визирь посмотрит, – ответила она. – Он лучше в этом разбирается.
Визирь поклонился ей, взял свиток и бегло прочел отдельные фразы:
– «Последователь Джайны утверждал, что тот, кого называют Просветленным (Буддой) – самозванец, присвоивший учение двадцати четырех тиртханкаров, последним из которых был Шри Махавира, а первым – великий царь Ришабха, живший во времена, когда люди еще не умели писать и считать. Сам царь богов Индра повелел якшам и якшиням следить за благополучием тиртханкаров и наставлять их на истинный путь. Очистив же душу, титханкары стали бхагаванами».
– Кто такие «тиртханкары» и «бхагаваны»? И кто такие «якши» и «якшини»? – спросил Самади. – Никогда не слышал о них.
– Не мешай! – одернула его Кумари.
– «Будда не понял даже того, что есть четыре формы души человека, страдающей из-за кармы и наказанной воплощениями в сансаре. Эти формы: недочеловек, человек, сверхчеловек и существа ада, – читал Мукеш. – Далее. Будда не знал мантру Навокар, необходимую для того чтобы освободится от кармы и приобрести божественное чистое сознание, восприятие и счастье. Мантру Навокар следует петь в любое время дня и ночи, показывая тем самым: 1) уважение душам, заключенным все еще в человеческие формы, 2) полностью освободившимся душам, 3) духовным учителям и всем монахам. Стремящийся к освобождению от кармы должен с пением Навокара бродить по стране в простой одежде или совсем обнаженный; волосы носить запрещается, – их нужно не просто выбривать, а вырывать с корнем… Величайший грех – причинение вреда живым существам, поэтому надо процеживать питьевую воду, чтобы там случайно не оказались какие-нибудь мелкие букашки, специальной метелкой подметать себе дорогу, дабы не раздавить муравья или червяка, и строго запрещается передвигаться или что-либо делать ночью, ведь в темноте можно случайно нанести вред живому существу.
Далее. Так называемый Будда не придавал должного значения химсе, «ненасилию», – он ставил его в ряд с прочими добродетелями. Между тем, химса является основополагающим принципом освобождения от кармы, его несоблюдение делает бессмысленным выполнение других принципов. Химса означает непричинение вреда или оскорблений всему живому ни непосредственно, ни косвенно. Нельзя также произносить речей, способных обидеть кого-либо; нельзя и в помыслах своих обижать людей, пусть и враждебных тебе.
Вот чему учил Джайна, – его учение древнее и выше пустого и поверхностного учения Будды, а значит, распространяющие слова последнего – глупцы и невежды!».
– Что ты на это скажешь, визирь? – Кумари посмотрела на Мукеша.
– Я скажу, что зря нас, государственных мужей, обвиняют в жестокости. Наша жестокость – ничто по сравнению с жестокостью и непримиримостью тех, кто призывает к абсолютному добру, – ответил Мукеш.
– Ай да визирь! Ты еще и мудрец, к тому же! – воскликнул Самади.
– Чем же закончился этот спор? – спросила Кумари гонца.
– Последователь Будды возражал последователю Джайны; они так горячо спорили, что вокруг них собралась толпа. Одни приняли сторону буддиста, другие – джайниста, и вскоре началась потасовка, – ответил гонец. – Не прошло и часа, как весь город был охвачен волнениями, потому что последователи нашей старой веры тоже пустили в ход кулаки. Народ раскололся и взбунтовался, люди обвиняли друг друга во всех смертных грехах: в корысти, стяжательстве, воровстве, в неуплате долгов и стремлении жить за чужой счет. Кроме того, говорили о разбое, убийствах и насилиях, – причем, каждая сторона твердила о своей невиновности, а противников объявила просто-таки исчадьем ада. Бунт принял такие опасные размеры, что властям пришлось применить силу, – а винили во всем царя Ашоку, который довел страну до эдакого безобразия.
– А помнишь, как ты славил его после победы над Ориссой? – ухмыльнулся Самади.
Гонец испугался.
– Ну я… Просто… Это же не мои слова, – смешался он.
– Не бойся, тебя здесь никто не обидит, – ободряюще проговорила Кумари. – Наоборот, ты будешь вознагражден за усердие. Вот тебе лично от меня, – она сняла перстень с пальца и дала ему.
– О, великая царица! Какое счастье, что ты у нас есть! – вскричал гонец, упав к ее ногам.
– Иди, я тебя больше не задерживаю, – сказала она.
– Кстати, тебе не обязательно держать язык за зубами, – прибавил Мукеш. – Будет неплохо, если как можно больше людей узнают про то, что ты нам здесь рассказал.
– Я понял, великий визирь, – хитро улыбнулся гонец, поднялся с пола и, кланяясь, вышел из зала.
– Вот и пришел наш час, – сказала Кумари. – Что будем делать, визирь?
– Править, – коротко ответил Мукеш. – Ты, великая царица, и ты, великий царевич, находитесь здесь, в столице, а царь – неизвестно где. Между тем, обстановка в стране такая опасная, что решения надо принимать немедленно, – так, кому же, как не вам, принимать их? Я заготовлю указы, которые вам следует подписать в первую очередь: исполнение этих указов будет означать, что вы правите страной.
– Но что если царь не захочет смириться с этим? Если он вернется, он может сделать с нами все что захочет, и тогда… – с большим сомнением протянул Самади.
– Прояви твердость, действуй, как подобает мужчине и царю, – сказала Кумари. – Или ты
